— В этом я не уверен. И не забывайте, что я министр юстиции. Есть предположение, что на самом деле преступления против мирных жителей были совершены одним офицером. Вы об этом знаете? Есть ли свидетельства того, что действия того офицера кто-то старается прикрыть?
Лунд покачала головой:
— Эту историю рассказал солдат с психическим расстройством. Возможно, никакого офицера и не было.
Толстяк сунул кулаки в карманы широких брюк.
— Тогда почему вы решились на эксгумацию, зная, какими проблемами это чревато?
— Потому что сглупила. Я ничего не знаю. И мне надо возвращаться на свадьбу. Извините.
— Что можно сказать о командире отряда Йенсе Петере Рабене?
— Я думала, он что-то знает, но… он болен. Правда, у него была причина, чтобы сбежать из тюрьмы. Ему отказали в освобождении.
— Кто отказал?
— Управление тюрем. Врачи дали положительное заключение, но…
Бук переглянулся со светловолосой женщиной.
— В Херстедвестере его сочли здоровым? — переспросил он. — А Управление тюрем не дало согласия на освобождение?
— Да. Он очень хотел вернуться домой. Его брак трещал по швам. Может, семья уже распалась.
В задумчивости Бук приложил палец к губам.
— Потерпите еще минутку. — Он обернулся к Карине Йоргенсен. — Монберг ведь работал над реформой пенитенциарной системы? Когда он забросил проект?
Карина прищурилась, вспоминая.
— Сразу после того совещания с министром обороны.
— Так я и думал. Мне нужен Плоуг. Позвоните ему, пожалуйста.
Потом Бук с широкой улыбкой обратился к Лунд:
— Благодарю вас. — Он снова протянул ей свою широкую ладонь. — И передайте матери мои поздравления по случаю свадьбы.
— А в чем все-таки дело?
Он опять поднял к губам указательный палец, хитро улыбнулся и подмигнул:
— Хорошего вам дня, Сара Лунд.
Когда она вернулась в зал, речь Бьорна была в самом разгаре.
— Вибеке, — говорил он, поглядывая в свои записи, — ты сделала меня таким счастливым. Рядом с тобой я постоянно хочу петь, танцевать и говорить речи.
Лунд пошла на свое место, всей душой желая, чтобы Бьорн все же занялся чем-то другим. Но потом ее мысли обратились к человеку, с которым она только что говорила. Томас Бук был министром юстиции. И он, как и она сама, пребывал в неведении.
— Иногда, — продолжал Бьорн, — я жалею, что мы не встретились раньше. Но кто знает, может, тогда мы не были бы готовы друг для друга. Поэтому я страшно рад, что в тот майский вторник зашел в комиссионный магазин. И встретился там с женщиной, которая сегодня стала моей женой!
Лунд игнорировала натужные шутки своего соседа по столу. Она смотрела на подарки и на три красные розы.
Никто не посылает цветы одинокой женщине в честь свадьбы ее матери. Даже дешевый букетик.
Гости задвигали стульями — все вставали с бокалами в руках. Бьорн говорил тост:
— За здоровье невесты!
Когда Бьорн наклонился, чтобы поцеловать Вибеке, Лунд встала, прошла через весь зал к столу с подарками и взяла странный букет в руки. Среди листьев и стеблей торчал маленький белый конверт. Как ни старалась она двигаться быстро и незаметно, ее маневры привлекли всеобщее внимание. Она спиной чувствовала удивленные взгляды.
Мимо шел официант с напитками.
— Кто принес эти цветы? — спросила она его.
— Курьер, — равнодушно бросил он.
В конверте была короткая записка, нацарапанная корявым почерком: «Проверьте жетон. Рабен».
Вибеке наблюдала за дочерью — с напряженной улыбкой. Она постучала ножом по бокалу с вином и поднялась.
— Теперь, когда мы все собрались вместе, я бы тоже хотела произнести свою речь. Пока Сара…
Лунд взяла вверенный ей колокольчик.
— Дорогой Бьорн… — начала Вибеке, но замолчала при виде дочери, идущей к ней вокруг стола.
Лунд подошла и встала рядом с ней. Их разделяли многие годы недопонимания и взаимного недовольства, споров и ссор. И вот она собирается огорчить свою мать еще раз, прямо в день свадьбы.
В лице Вибеке что-то дрогнуло. Но она улыбалась. И тогда Лунд поставила колокольчик у ее тарелки, обняла ее, поцеловала в обе щеки и то же самое получила в ответ.
— Что такое? — воскликнул Бьорн. Его недоумение граничило с возмущением. — Неужели ты собираешься уйти сейчас, когда твоя мать говорит речь? И вообще, что это за гость, который уходит со свадьбы, которая еще толком даже не началась?
Лунд поморгала, словно что-то попало ей в глаз.
— Да, Бьорн, Сара уходит, — ответила Вибеке с бунтарскими нотками в голосе. — И это нормально.
— Нормально? — выпучил глаза Бьорн.
Лунд не вмешивалась, продолжая путь к выходу.
— Да! — твердо заявила Вибеке. — Это абсолютно нормально. Женщины в этой семье самостоятельные и занятые. — Она похлопала его по плечу. — Привыкай, Бьорн! И постарайся не отставать.
Закрывая за собой дверь, Лунд слышала смех. Может, не очень уверенный, но все же смех. Да, ее поступок будут обсуждать, но в этом как раз ничего нового нет, о ней всегда говорили и будут говорить.
Последним, что донеслось до нее из зала, был голос матери, сильный и счастливый:
— Итак, мой дорогой Бьорн, на чем я остановилась?
Больше Лунд ничего не слышала. Она спустилась по лестнице, четко зная, куда ей нужно идти.
Ханна Мёллер разбирала вещи в гараже. Застыв над раскрытой коробкой, она печально вглядывалась в фотографию, зажатую в руке.
Вошла Лунд, она была в старой синей куртке поверх нарядного фиолетового платья.
— Я пришла извиниться, — сказала Лунд. — Знаю, официальное извинение от полиции уже было. Но этого недостаточно. Я хотела, чтобы вы услышали это от меня.
Она скосила глаза на фотографию. На ней симпатичный юноша в военном берете улыбался в объектив камеры. Ханна Мёллер убрала снимок обратно в коробку.
— Я понимаю, что загладить свою вину я не смогу, — продолжала Лунд.
— Да, — с горечью сказала женщина, — не сможете.
— Прошу вас только понять. — Лунд приблизилась к Ханне еще на шаг, она твердо решила сказать то, что хотела. — Я должна была убедиться.
— И как, убедились?
Она стала вынимать одежду сына и складывать ее в черный мешок для мусора.
— Я убедилась в том, что он мертв. Простите. Но остались другие вопросы…
— Уходите.
Лунд в растерянности оглянулась вокруг.