Пир Джона Сатурналла - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 90

С этими словами она нагнулась, порылась пальцами в снегу, нашла каштановый орех и положила в свою торбу. Баклендские слуги застыли от изумления при виде леди Лукреции, работающей на равных с ними. Потом Джон стряхнул с себя оцепенение и тоже наклонился, присоединяясь к ней. Секундой позже их примеру последовал Филип. Потом вперед выступил Альф.

— Да уж, я представлял себе рай совсем иначе, — проворчал он, нагибаясь за каштанами.

Следом за ним от толпы отделился Адам. Потом и все остальные, пожимая плечами и тряся головой, разбрелись кто куда, разгребая ногами снег в поисках лесного урожая.

Джон внаклонку продвигался вперед, копаясь пальцами в снегу, но краем глаза следил за Лукрецией. Скоро ее белые руки покраснели от холода и щеки зарумянились. Наконец она искоса глянула на него:

— Вам приятно наблюдать, как дочь сэра Уильяма трудится?

— Прошу прощения, ваша светлость.

— Я не священник, мастер Сатурналл, — резко промолвила она. — Не мне отпускать вам грехи.

— И все же я прошу отпущения.

— Странная просьба для того, кто прилюдно отверг своего отпускателя грехов. — Лукреция выковыряла орех из земли, вытерла об юбку и бросила в торбу.

— Он отверг сам разум, — покаянно проговорил Джон, разбрасывая башмаком снег. — Отверг человека, дороже которого у него нет.

— Неужели?

У Джона было ощущение, будто он ступает по тонкому льду одного из прудов Цапли. Один неверный шаг — и он провалится.

— У него не хватило мужества признать свою ошибку, — шепотом продолжал он. — Он отрекся от своих истинных чувств…

— Довольно.

Джон поспешно закрыл рот. Лукреция снова наклонилась и стала разметать снег покрасневшими руками. Ковыряясь пальцами в холодной земле, она негромко произнесла:

— Если вам угодно просить об отпущении, мастер Сатурналл, извольте сделать это не здесь, при всех обитателях усадьбы, а в другом месте.

— В другом месте, ваша светлость?

Но Лукреция уже отошла от него.

— Здесь был наш сад! Ты сам так говорил! — На гневном лице Лукреции пылали красные отблески камина. — Здесь мы угождали друг другу, как первые мужчины и женщины! Здесь мы «изъявляли свою любовь друг другу», как ты выражался. Покуда совесть Джона Сатурналла не воспротивилась этому.

— Я… — начал Джон.

— Молчи!

Обличительная речь началась, едва он переступил через порог, и поток слов все не иссякал.

— Как ты посмел отвергнуть меня? — продолжала Лукреция, тыча пальцем в его грудь. — Сбежал в свою кухню. Не сомневаюсь, развлекался там с Джинни. Видела я, как ты на нее пялился.

— Джинни? — опешил Джон.

— Ах! — Она с деланым изумлением вскинула брови. — Или была другая? Какое там имя ты стонал, когда я обмывала тебе голову? Кэсси, кажется?

Так, значит, за ним ухаживала Лукреция. До того, как Марпот потащил ее на колокольню. Джон опустил глаза и увидел, что ногти у нее обломаны и кожа на костяшках потрескалась. Порывисто подавшись к ней, он сжал ее руки в своих ладонях:

— Прости меня. — И почувствовал, как ее пальцы стискиваются в кулаки.

— Как ты мог, Джон? — прошептала Лукреция, и тихий этот упрек был страшнее любого гнева. — Как ты мог оттолкнуть меня?

— Такого никогда больше не повторится, — покаянно проговорил он. — Обещаю.

Ребра у нее проступали сквозь бледную кожу, остро торчали тазовые кости. Джон легко провел пальцем по горбинке на носу. Они лежали в постели, дрожа от холода.

— Я ни о чем не мог думать, только о Марпоте, — сказал он, когда Лукреция прижалась к нему, прильнув щекой к его плечу и положив ладонь ему на грудь. — Как он наказал Филипа вместо меня. При всякой мысли о тебе я тотчас вспоминал про его увечье. Но Марпот и тебя не помиловал. Альф говорил, он затащил тебя в церковь. Перед самым своим бегством…

— Довольно. — Лукреция прижала палец к его губам. — Марпот ушел. Мы насадим новый сад. Ты и я.

Они собирали из-под снега каштановые орехи, обжаривали их, чистили и размалывали в муку, которую смешивали с водой и ставили подниматься. Тэм Яллоп и Симеон выпекали в печах рассыпчатые плоские хлебцы. В Большом зале слуги, служанки и повара сидели вместе за длинными столами.

— Если это райский хлеб, — громко сказал Филип, откусывая от сухой крошащейся лепешки, — лучше уж отправьте меня в ад.

— Филип! — прошипела через стол скандализированная Джемма; Адам Локьер ухмыльнулся:

— Банс говорил, у нас еще остались сушеные яблоки.

— И сушеные почки ракитника, — добавил Питер Перз.

Все усердно жевали.

Весна принесла проливные дожди и известие о казни короля. Память мужчины с печальными глазами, убитого Кромвелем и парламентом, в усадьбе Бакленд почтили днем молчания. Джон прислушивался к глухому рокоту дождя, когда в кухню вошел промокший до нитки Хески.

— Там во дворе человек, мастер Сатурналл, — прошептал паренек. — Он вас спрашивает.

Под ледяным ливнем стояла знакомая фигура, рядом с белоснежным мулом. Волосы у Джоша стали почти такими же белыми, отметил Джон.

— Я знаю про Генри, — сказал погонщик, не дав Джону открыть рот. — Я знал все наперед, когда он только выступил из усадьбы с войском.

— Мне очень жаль, Джош, — вздохнул Джон, потом бросил взгляд на подъездную дорогу. — Как тебе удалось до нас добраться?

— Вашему полковнику Марпоту приказали вернуться обратно в Зойленд. В Саутоне им недовольны. Секретарь нового лорд-наместника — твой давний знакомец.

— Кто такой?

— Сэр Филемон Армсли.

Джон потряс головой:

— Ты ошибаешься, Джош. Сэр Филемон служил королю при дворе.

Погонщик пожал плечами:

— Нынче он письмоводитель старого Неда. И заседает в комитете. Но я здесь не поэтому. — Он указал на вереницу лошадей, нагруженных вьюками и корзинами. — У меня там письмо. Взял у одного малого, которого встретил неподалеку от Банбери. А он — у погонщика из Оксфорда. Письмо от сэра Уильяма.

— Он вернется? — спросил Джон, пытаясь представить реакцию Лукреции.

Но Джош покачал головой:

— Сэр Уильям приказал долго жить.

* * *

Дочь моя! Надеюсь, ты пребываешь в лучшем здравии, нежели автор сего письма, который в мирное время терпит страдания, каких не ведал на бранном поле. Правители нашей новой Республики — удивительные люди, знающие наши души лучше нас самих. Ибо верноподданных они обвиняют в измене, а тех, кто сражался за своего монарха, объявляют преступниками. Будучи самыми настоящими ворами, они называют себя праведными судьями, и всех, кого не положили огнем своих пушек, они теперь уловят своими писчими перьями.