— Прошу прощения, лорд Пирс, — сдавленно проговорила Лукреция. — Я поперхнулась. Ничего страшного, сейчас пройдет. — И снова прыснула.
— Вы смеетесь надо мной? — Голос Пирса звучал хрипло.
Он сузил глаза и медленно повел мутноватым взором по сторонам. Леди Каролина отставила винный кубок подальше от сына.
— Я над собой смеюсь, — задыхаясь от безудержного смеха, пролепетала Лукреция. — Уверяю вас.
Ох и дура же она! Глупо было воображать, что Пирс Кэллок рука об руку с ней войдет в мир, который она намечтала в своих детских играх. Что он может явиться в чужом обличье, как переодетые пастухами принцы в стихах. Он именно такой, каким кажется. И долина Бакленд тоже. Ее мать отдала жизнь за сына. А не за нее.
Свечной свет загустел, золотистые язычки пламени потускнели, стали темно-желтыми. Редисоподобное лицо Пирса вдруг вытянулось и словно обвисло. Я захмелела, осознала Лукреция. Миссис Поул смотрела на нее страшными глазами с другого конца стола. Девочка вновь затряслась в приступе истерического смеха, но уже не испытывая ни малейшего веселья. Пирс продолжал буравить ее подозрительным взглядом. Потом в дальнем конце залы возникла какая-то суета: там, у арочного прохода, собирались подавальщики.
Кухонные работники трудятся, как рабы на галерах, жаловалась Джемма. Она почти не видит своего поваренка. И вот мистер Квиллер ввел в Большой зал вереницу слуг в зеленом, которые несли тяжелые подносы, уставленные блюдами с яствами.
* * *
От громадного очага катились мощные волны жара. Филип и Джон бегали во двор и обратно, таская в кухню охапки поленьев. Отодвинув плечом кожаный полог, они пробирались между лавками и столами, где громоздились кучи ощипанных птиц, висели на крюках окорока и полоти, теснились котелки и миски с сахарной пудрой, мелко нарубленной зеленью, резаными лимонами, сквашенными сливками… Вокруг Джона бурлила вздутая река запахов: жарящееся мясо, кипящие супы и соусы, острые ароматы уксуса и вержуса. Мальчики осторожно проходили со своей ношей между жаровнями и складывали дрова на железную подставку. В зияющей пасти очага тускло отблескивали передаточные колеса, рукояти и железные прутья гигантского вертельного устройства. Там Колин Черч и Льюк Хобхаус нанизывали на длинные шампуры ощипанные тушки каплунов, фазанов, гусей, уток и птиц помельче, которых Джон не мог опознать.
— Вы двое будете крутить, — сказал мальчикам Андерли, указывая на металлическое колесо с двумя рукоятями. — Надеюсь, справитесь?
Стук, треск, лязг и звон, исходившие от столов и лавок позади них, раскатывались эхом под сводчатым потолком, и казалось, сам воздух сотрясается от шума. Теперь к этой какофонии звуков примешался еще и резкий скрип вертельного устройства.
Мальчики поворачивали колесо двадцать раз, потом останавливались и ждали, когда Льюк или Колин польет жиром птичьи тушки, подернутые хрусткой золотистой корочкой. Жир крупных птиц, насаженных на верхние шампуры, капал на нижние шампуры с мелкой дичью и стекал в стоящие внизу поддоны. Колин плескал в булькающую жидкость с восьмушку пинты холодной воды и принимался обрызгивать тушки.
Пока Джон и Филип с натугой вращали колесо, подчиненные Квиллера в зеленых жакетах сновали вверх-вниз по лестнице, толкаясь локтями. На другом конце очага Сковелл помешивал в своем огромном медном котле, изредка зачерпывая половником темно-красное варево и выливая обратно длинной тонкой струей. За терпким ароматом вина Джон различил гвоздику, мускатный орех и мед. И еще перец. Мальчик ощутил знакомое щекотание в глубине горла: он хорошо знал этот букет запахов.
— Процедить через гиппокрасный мешок, — скомандовал Сковелл и сделал знак троим младшим поварам, которые мигом повернули железный кронштейн с висящим на цепи серебряным чаном.
Медный котел перетащили на скамью, а огромный блестящий сосуд поставили на пол под ним. В чан поместили большой муслиновый мешок, котел накренили, и пряное вино хлынуло дымящимся потоком, перешибая своим густым ароматом все прочие запахи, наполняющие помещение.
— Посторонние могут войти! — гаркнул Сковелл.
Мужчины в зеленом бросились вперед, схватили чан и с трудом потащили вверх по лестнице. Пир по случаю Дня святого Иосифа продолжался. Мастер Сковелл стоял под аркой, рукояткой своего половника указывая туда-сюда, а чашей его зачерпывая из проносимых мимо горшков и сковород. Джон и Филип уже обливались потом. Скоро у них засаднило стертые ладони. Рядом с ними суетились и толкались Льюк Хобхаус и Колин Черч, хватая то ножи, то метелки, то деревянные лопаточки. С одной стороны на мальчиков, вращающих колесо, пыхало жаром, с другой — веяло прохладным сквозняком. Филип страдальчески сморщился, Джон ухмыльнулся:
— Ну вот мы и в кухне. Я же обещал.
Когда жара стала нестерпимой, мальчики разделись по пояс и вновь взялись за рукояти колеса скользкими от пота руками. Джон чувствовал, как на ладонях вздуваются волдыри. Мастер Роос и мистер Андерли возбужденно выкрикивали приказы младшим поварам и поварятам, а Вэниан давал волю своему острому языку, сердито подгоняя работников в пекарне.
Один только Сковелл хранил спокойствие. Главный повар стоял у арочного прохода, пробуя кушанья и отдавая распоряжения с едва заметной улыбкой на лице, словно лихорадочная деятельность, кипевшая в кухне, была всего лишь замысловатой пьесой, разыгрываемой актерами. Но из кухонного дыма, шума и грохота выплывали большие плоские блюда с жареным мясом, обложенным гарнирами и разнообразными желе, с пышными пирогами, покрытыми блестящей золотистой корочкой, и с огромными серебристыми рыбинами, украшенными дольками фруктов. Птичьи тушки, снятые с шампуров вертельного устройства, унесли на разделку и притащили обратно сложенными в затейливую пирамиду. Подавальщики чуть ли не на бегу хватали окутанные паром блюда, резко разворачивались и уносились по круговой лестнице в Большой зал.
Красные от жары, с ноющими руками и саднящими ладонями, Джон и Филип выбивались из сил у очага. Застолье наверху будет продолжаться вечно, с отчаянием думал Джон. Пока жизнь на земле не иссякнет. Уже и трубы Судного дня протрубят, а они с Филипом по-прежнему будут гнуть спину здесь, опаляемые жаром с одной стороны и обдуваемые холодом с другой. Но наконец под аркой пронесли последний поднос со сладостями. Тогда поварешка Сковелла звонко ударила по котлу, зычный голос главного повара разнесся по помещению, и все мужчины и мальчики, тяжело топтавшиеся на своих местах, смахнули пот с глаз, подули на натруженные руки, стянули с головы косынки и промокнули разгоряченные лица, а некоторые бессильно опустились на грязный, замусоренный пол.
— Отбой!
Спали они как убитые, а на следующее утро встали с мутными от усталости глазами. Усевшись с мисками овсянки за стол в подсобной, Джон и Филип едва успели взять ложки в покрытые волдырями руки, как мистер Банс поманил их пальцем:
— Ступайте за мной.
Следуя через огромную кухню за старшим по подсобной, Джон и Филип недоуменно переглядывались. Со времени своего побега в первый день Джон ни разу не совался вглубь кухонного царства. За дверными проемами, что тогда быстро проносились мимо, сейчас взору открывались засолочные лохани и мясные кладовые, коптильни и погреба. В мучном тумане, висевшем в пекарне, Джон мельком увидел мужчин, которые скатывали в шары бледное тесто или трудились над месильными лоханями. В дальней стене там темнели устья хлебных печей. В кондитерской работники орудовали скалками, мерными стаканчиками и длинными ножами. Из пряностной комнаты мастера Рооса выкатилась волна смешанных терпких запахов. Достигнув последнего перекрестья коридоров, Джон бросил взгляд в сторону заброшенной кухни, где он укрывался от погони: вход в нее теперь был заколочен досками. Но мистер Банс повернул в другую сторону. В торце короткого коридора находилась дверь. Мистер Банс постучал, и после долгой паузы изнутри послышался голос главного повара: