Джей Си сел. Мэк изучающе смотрел на доску. Джей Си бросил взгляд на кучку белых фигур у локтя Джона-Грейди.
— Сынок, тебе бы стоило дать старику послабление. А то заменит тебя кем-нибудь, у кого работа со скотом идет лучше, а шахматы — хуже.
Протянув руку, Мэк сделал ход единственным оставшимся у него слоном. Джон-Грейди передвинул коня. Мэк взял сигару и, откинувшись, молча стал ею попыхивать.
Наконец сделал ход ферзем. Привстав, Джон-Грейди переставил другого коня и снова сел.
— Шах, — сказал он.
Мэк вновь сидит изучает доску.
— Черт, — наконец сказал он. Посидел, потом поднял взгляд. Повернулся к Джею Си:
— А ты не хочешь с ним сыграть?
— Нет, сэр. Он на меня панику наводит.
— Знаю это чувство. Вот и меня тоже — бьет, как арендованного мула.
Бросив взгляд на стенные часы, он снова взял из пепельницы сигару и сжал в зубах.
— Но еще партейку я все же сыграл бы, — сказал он.
— Будь по-вашему, сэр, — сказал Джон-Грейди.
Сокорро сняла фартук, повесила на гвоздь, в дверях обернулась.
— Доброй ночи, — сказала она.
— Доброй ночи, Сокорро.
Джей Си встал со стула:
— Кому-нибудь налить еще кофе?
Сидят играют. Когда Джон-Грейди взял черного ферзя, Джей Си поднялся, отпихнул стул:
— Сынок, неужто ты моих намеков не понимаешь? Ведь зима скоро, холода…
Пройдя по кухне, поставил чашку в раковину, направился к двери.
— Пока, — сказал он.
Распахнул дверь и вышел. Закрывшись, хлопнула сетчатая противомоскитная створка. Стало слышнее тиканье часов. Мэк откинулся на стуле. Поднял окурок сигары и снова положил его в пепельницу.
— Пожалуй, я сдаюсь, — сказал он.
— Вообще-то, у вас еще были шансы.
— Да ну, на хрен, — бросив на него взгляд, отмахнулся Мэк.
Джон-Грейди пожал плечами. Мэк глянул на часы. Перевел взгляд на Джона-Грейди. Тот наклонился и аккуратно повернул доску чужими фигурами к себе. Сделал ход оставшимся у Мэка черным конем.
Мэк поджал губы. Внимательно посмотрел на доску. Сделал ход.
Через пять минут Джон-Грейди поставил белому королю мат. Мэк только головой затряс.
— Все, пошли по койкам, — сказал он.
— Есть, сэр.
Джон-Грейди принялся убирать фигуры. Мэк отодвинул стул, пошел собирать чашки.
— В котором часу Трой с Билли собирались вернуться?
— Да они, кажись, ничего насчет этого не говорили.
— А ты-то почему с ними не поехал?
— Я так прикинул, вроде мне и здесь работа есть.
Мэк отнес чашки и кружки к раковине, поставил.
— А они тебя с собой звали?
— Да, сэр. Но я же не обязан ходить за ними хвостиком.
Он задвинул крышку ящичка, сложил доску и встал:
— А Трой… он что — собирается уехать, пойти работать к брату?
— Не знаю, сэр.
Джон-Грейди подошел к шкафу, убрал туда шахматы, закрыл дверцу и взялся за шляпу:
— Ты не знаешь или ты говорить не хочешь?
— Я, честно, не знаю. Если б я не хотел говорить, я бы так и сказал.
— Да знаю.
— А знаете что, сэр?
— Что?
— Насчет Делберта у меня неприятное чувство.
— Какого рода неприятное чувство?
— Ну… Вроде как я его место занял.
— Да вовсе нет. Он бы все равно ушел от нас.
— Да, сэр.
— Да и вообще… Ведь это я здесь все-таки начальник.
— Да, сэр. Спокойной ночи, сэр.
— Свет не забудь включить — ну, который в конюшне.
— Да мне и без него там все видно.
— Со светом еще лучше видно будет.
— Есть, сэр. Но он ведь — как бы это… мешает лошадям.
— Мешает лошадям?
— Да, сэр.
Надев шляпу, он толкнул дверь и вышел. Глядя ему вслед, Мэк смотрел, как парень идет по двору. Потом Мэк выключил свет в кухне, повернулся и пошел по коридору прочь.
— Мешает лошадям, — сказал он. — Эк ведь…
Проснувшись утром, он пошел в каморку к Билли, хотел будить его, но того на месте не оказалось. Постель выглядела смятой, и он, прохромав мимо денников, бросил взгляд из двери в сторону кухни. Затем, обойдя конюшню, направился туда, где обычно стоял пикап. Билли сидел на водительском месте и, перегнувшись через баранку, вывинчивал саморезы из металлической накладной рамки, которая крепит лобовое стекло; вывинчивал и бросал их в пепельницу.
— С добрым утречком, ковбой, — сказал он.
— С утречком. А что случилось со стеклом?
— Сова попала.
— Сова?
— Сова.
Вывинтив последний саморез, он поддел и снял рамку, после чего принялся отверткой высвобождать кромки вдавленного внутрь стекла из паза в толстом резиновом уплотнителе.
— Слушай, зайди, пожалуйста, с той стороны и надави снаружи. Постой-ка. Вот, возьми там перчатки.
Джон-Грейди натянул перчатки, обошел, ковыляя, машину и стал давить на стекло, пока Билли выковыривал его край из паза отверткой. Наконец они вынули из уплотнителя всю нижнюю кромку стекла и одну боковую, после чего Билли, забрав у Джона-Грейди перчатки, вытащил все стекло целиком, положил его сначала сверху на баранку, а потом перенес и бросил на пол кабины с пассажирской стороны.
— Как же ты ехал? Высунув голову в боковое окошко?
— Да нет. Сел просто ближе к середине и смотрел в ту половину, что осталась целой.
Он отвел в сторону «дворник», упершийся в торпедо.
— Я уж подумал, вы еще не приехали.
— Мы приехали около пяти. Как у тебя-то дела?
— Да так себе.
— Больше ты в конюшенном проходе родео не устраивал? Пока меня не было, а?
— Да ну, нет.
— Как нога?
— Нормально.
Билли отвел поводок стеклоочистителя на пружине вверх, отверткой снял с валика и положил на сиденье.
— Будешь теперь новое стекло покупать?
— Попрошу Хоакина, пусть съездит, привезет, когда встанет. Если можно, чтобы старик не видел, так зачем ему это видеть?
— Черт, но ведь налететь стеклом на сову мог кто угодно!
— Верно. Но налетел не кто угодно.