Золотые века - читать онлайн книгу. Автор: Альберт Санчес Пиньоль cтр.№ 22

— Вам следует знать, что в ответ на мою просьбу после глубоких размышлений идеологического толка народ Марса задал мне вопрос, который я сейчас передаю вам с волнением, естественным для подобной минуты.

Ученый не смог продолжить — он рухнул на пол, словно дуб, срубленный невидимыми дровосеками. Все в нетерпении затопали ногами, выражая поддержку оратору. Однако, если говорить откровенно, такая реакция была вызвана и другой причиной. А что, если ученый муж умрет, прежде чем передаст нам послание с Марса? В этот миг делегатов интересовали не столько доктор Мюррей и его безусловные заслуги перед человечеством, сколько вести из марсианской республики. В тот день я понял, что неизвестное вдохновляет нас гораздо сильнее, чем то, что мы уже знаем. Но нет, доктор не умер.

Вздох людской толпы может произвести куда больше шума, чем дыхание стада буйволов. Мюррей учтиво отринул помощь четырех любезно протянутых рук. „Нет, нет, большое спасибо, со мной все в порядке“. Будет ли он говорить? Пока нет. Он выпил воды, его пальцы дрожали. Мужчина, вытирающий пот со лба носовым платком, выглядит гораздо старше своих лет. В головах всех делегатов стучала одна и та же мысль: „О, пожалуйста, говорите, товарищ Мюррей, говорите!“ Я никогда раньше не видел, чтобы столько людей разом кусали свои кулаки, но, как это ни странно, все они получали наслаждение от напряжения, которое испытывали. Казалось, доктор готов был заговорить. Но нет, нам пришлось еще немного помучиться. Не обращая внимание на волнение, которое он сам разбудил своими словами, Мюррей проглотил одну капсулу эфира, а потом и другую — они были предназначены для того, чтобы наполнить новым воздухом легкие гения. И вот теперь наконец он заговорил:

— Вопрос, сформулированный товарищами с Марса, состоит в следующем. Они сказали: „Мы действительно способны поразить врагов революции нашим страшным оружием. Несмотря на наш предельный пацифизм, несмотря на то что мы уже 1000000000000006 лет назад запретили военно-промышленный комплекс, пролетарская солидарность может подвигнуть нас на создание межпланетного военного флота“.

Мюррей высоко поднял раскрытые руки. У него было только два глаза, но его взгляд следил за всеми делегатами. Он завершил свою речь:

— Марсиане, однако, добавили вот что: „Но имейте в виду: прежде чем Марс начнет свою военную кампанию, земляне должны ответить на один вопрос — их ответ необходим, ибо этого требует справедливость. Вопрос заключается в следующем: готово ли человечество принять благую весть революции?“

Тут Мюррей повторил вопрос марсиан уже от себя лично, направив на нас вопрошающий взгляд, суровость которого соответствовала гениальности доктора:

— Готово ли человечество, товарищи? Готово ли оно? Марс ждет от нас ответа.

Тишина. Какая тишина! Своей новостью доктор Мюррей смог достичь того, что не удалось полиции всех плутократий, взятых вместе: заткнуть рты революционерам всего мира. Тихое покашливание и стук острых каблучков журналистки, которая спешила к выходу, только подчеркивали общее оцепенение. Все молчали до тех пор, пока в глубине зала не поднялась рука человека в черном пальто. Не знаю, принадлежала ли эта рука рабочему, полиграфисту или интеллигенту, да, наверное, это и не имеет значения. Он тянул вверх палец, как школьник на уроке, и, получив разрешение доктора Мюррея, сказал:

— Ваше сообщение, товарищ доктор Мюррей, привело нас в изумление и поразило до глубины души.

Говоривший замолчал на миг, словно потерял ход мысли, но тишина длилась только несколько секунд. Неожиданно голос взволнованно произнес:

— Однако будьте добры прояснить нам одну важную деталь. Эти ваши товарищи-марсиане, кто они такие? Анархисты или коммунисты?

Обитатели хутора всегда слыли людьми рачительными и неукоснительно исполняли традиции. Старший сын всегда наследовал все имущество, второго отправляли в Таррагону учиться на священника, а третьего — в Сарагосу, в военную академию. Четвертый сын, который всегда оказывался лишним, отправлялся в Барселону, чтобы вести там праздную жизнь и транжирить свою часть наследства.

Была на хуторе и другая традиция, не столь распространенная в тех краях: никогда не трогай леса, не ходи в лес. Заруби себе на носу, ни за что в лес не ходи. И как это часто происходит с разными обычаями, какими бы глупыми они ни казались людям, никто не пытался узнать причину запрета. Традиции всегда зиждутся на отсутствии вопросов. Однако, как это часто происходит с настоящими добрыми традициями, всегда находится какой-нибудь человек, который их нарушает. И вовсе не случайно таким человеком обычно оказывался сам наследник: этот хутор был не простым хутором, а особенным. Дом поставили лицом к лесу, к тому самому дремучему лесу. Таким образом, фасад дома смотрел на плотную стену из сосновых стволов, тогда как остальные хутора были обращены в сторону полей, которые обрабатывали их обитатели. Каждый наследник старался отвоевать хоть чуточку земли у леса. При этом он всегда (всегда!) непременно передавал запрет следующему поколению. Но всегда (всегда!) денежные интересы возобладали над традициями, и лес с каждым новым поколением владельцев хутора потихоньку уменьшался в размерах, пока наконец не превратился в крошечный островок чахлых сосенок. Вокруг простирались нивы, но обитатели хутора по-прежнему называли это место лесом или лесочком.

Пока наконец один человек из семьи Пике не пошел в лес и не стал рубить деревья. Звали его Пере Пике. Надо сказать, что Пере Пике был не наследником, а четвертым сыном в семье. Настоящий наследник на этот раз решил нарушить устоявшийся порядок и изменить свою судьбу: он отправился в Барселону в надежде преуспеть в области живописи, хотя и не имел никаких четких планов. Нельзя было назвать его плохим художником. Ему удавались пейзажи Матарраньи [18] , которые он писал по памяти. К сожалению, в те годы в моде был кубизм, и жестким пейзажам, изображавшим иссохшую, точно под солнцем Палестины, землю, не нашлось места среди произведений авангарда. Он примкнул к одному из движений, которые так привлекают художников-неудачников: то ли к социалистам, то ли к национал-социалистам — никто этого доподлинно не знал. След его затерялся надолго, но однажды, несколько лет спустя, Пере Пике получил анонимное письмо. В нем говорилось приблизительно следующее: его старший брат — горький пьяница и живет в трущобах Барселоны, у него есть долги, которые надо немедленно вернуть, а не то брату крышка. Дело не терпело отлагательств. К этому времени брат-священник уже был в Гвинее, а брат-военный — в Марокко. Они вернулись к своим делам после недавнего посещения хутора, куда приезжали на похороны отца и на свадьбу Пере Пике и Адорасьо Серры. (Жители соседнего селения осуждали братьев за то, что оба события совершались в один и тот же день, потому что крестьяне ненавидят спешку во всем, что не связано с уборкой урожая, и не пожелали войти в положение людей, находящихся на службе у государства или у церкви.)

Пере отправился на поиски брата или, если это вам больше понравится, ему на выручку. Никакими иными указаниями, кроме адреса „Кардерс, 29“, он не располагал. Пере никогда не бывал нигде дальше Торре-дель-Компте [19] , ближайшего к хутору городка, а новости, доходившие до них из города Валь-де-Роурес, казались ему вестями из туманной области, где кончается реальная жизнь. Барселона превращалась для него, таким образом, в далекий край, полный опасностей, в бездну мук цивилизованного мира. Она казалась ему сравнимой с Марокко или Гвинеей, куда люди отправляются только по долгу службы или по зову свыше. Когда Пере явился по указанному адресу, то брата там не нашел.