Я снова открываю глаза. Мир пока на месте.
Часто дыша, я слегка приподнимаю одеяло. Обе мои ноги на месте. Я специально их пересчитываю: одна, вторая. Правая нога скрыта бинтами, закрепленными по краям пластырем. На бедре что-то написано фломастером, но я не могу разобрать, что именно.
Дальше вижу пальцы ног. Они приветливо машут мне. «Здорово, ребята», – шепчу я.
Затаив дыхание, я опускаю руку и ощупываю гениталии, перекатывая яички между пальцами.
Из-за занавески незаметно появляется медсестра. Ее голос застает меня врасплох.
– Я вошла в неподходящий момент?
– Я просто… просто проверял.
– Что ж, думаю, вам следует это дело отпраздновать.
Она говорит с ирландским акцентом, и ее глаза зелены, как свежескошенная трава. Она нажимает кнопку вызова у меня над головой.
– Слава богу, вы наконец-то очнулись. Мы очень беспокоились за вас. – Она заменяет пакет с раствором, потом поправляет подушки.
– Что случилось? Как я сюда попал?
– В вас стреляли.
– Кто?
Она смеется:
– О, только меня не спрашивайте. Мне таких вещей не говорят.
– Но я ничего не помню. Моя нога… палец…
– Скоро здесь будет врач.
Девушка словно не слышит моих слов. Я хватаю ее за руку. Она пытается вырваться, испуганная моим поведением.
– Вы не понимаете: я ничего не помню! Я не знаю, как сюда попал!
Она бросает взгляд на кнопку вызова.
– Вас обнаружили в реке. Я слышала, как об этом говорили. Полиция ждет, когда вы очнетесь.
– Как долго я здесь?
– Восемь дней… Вы были в коме. Я еще вчера поняла, что вы приходите в себя. Вы говорили во сне.
– И что я сказал?
– Все спрашивали о какой-то девочке – и говорили, что должны найти ее.
– Кого?
– Вы не сказали. Пожалуйста, отпустите руку. Мне больно.
Я разжимаю пальцы, и она отступает, потирая запястье. Теперь она не рискнет приблизиться.
Мое сердце колотится все быстрее. Оно просто выпрыгивает из груди и стучит, как китайские барабаны. Как я мог пробыть здесь восемь дней?
– Какое сегодня число?
– Третье октября.
– Мне вводили наркотики? Что вы со мной сделали?
Она нерешительно отвечает:
– Вам дают морфин для обезболивания.
– Что еще? Что еще мне давали?
– Ничего. – Она снова смотрит на кнопку вызова. – Идет врач. Постарайтесь успокоиться, или он сделает вам укол.
Она исчезает за дверью и вряд ли вернется. Пока дверь закрывается, я замечаю в коридоре полисмена в форме, сидящего на стуле, вытянув ноги: он явно провел здесь много времени.
Снова упав на кровать, я чувствую запах крови и бинтов. Поднимаю руку и смотрю на повязку, пытаясь пошевелить несуществующим пальцем. Почему же я ничего не помню?
Для меня никогда не существовало забвения; события не тускнели, не размывались и не обгорали по краям. Я накапливаю воспоминания, как скупец накапливает свое золото. Каждый эпизод, каждый фрагмент прошлого хранится во мне, пока представляет какую-то ценность.
Я не обладаю фотографической памятью. Просто я устанавливаю связи между фактами, сплетая их, как паук паутину, связывая последовательно все нити. Вот почему я могу возвращаться к деталям расследований пяти-, десяти- и даже пятнадцатилетней давности и видеть их так ясно, словно они случились вчера. Имена, даты, места, свидетели, преступники, жертвы – я вызываю к жизни их всех, прохожу по тем же улицам, веду те же разговоры, слышу ту же ложь.
И теперь я впервые забыл нечто действительно важное. Я не помню, что случилось и как я оказался здесь. В моем мозгу – черная дыра, какие иногда видишь на рентгеновском снимке. Я знаю эти темные тени. Первую жену у меня забрал рак. Такие черные дыры засасывают все. Даже свет не спасается.
Проходит двадцать минут, и из-за занавески появляется доктор Беннет. Из-под белого халата видны джинсы и галстук-бабочка.
– Инспектор Руиз, добро пожаловать обратно в мир живых людей и высоких налогов. – У него выговор выпускника закрытой школы и дурацкая челка в стиле Хью Гранта
[3]
, которая, сам не знаю почему, напоминает мне о салфетке, свисающей с коленей за обедом.
Он светит мне в глаза фонариком и спрашивает:
– Можете шевелить пальцами ног?
– Да.
– Не затекают?
– Нет.
Он откидывает одеяло и проводит ключом по ступне моей правой ноги.
– Чувствуете?
– Да.
– Превосходно.
Сняв табличку со спинки кровати, доктор одним небрежным движением рисует на ней свои инициалы.
– Я ничего не помню.
– О несчастном случае?
– А это был несчастный случай?
– Понятия не имею. В вас стреляли.
– Кто стрелял?
– А вы не помните?
– Нет.
Разговор заходит в тупик.
Доктор Беннет постукивает авторучкой по зубам, обдумывая ответ. Потом садится верхом на стул, обхватывая руками спинку.
– В вас стреляли. Одна пуля вошла в тело над прямой мышцей правого бедра, оставив отверстие в четверть дюйма. Она прошла сквозь кожу, подкожный жир, задела гребешковую мышцу, как раз между бедренной артерией и нервом, повредила четырехглавую мышцу бедра, пробила головку двуглавой и портняжную мышцу и вышла наружу с другой стороны. Эта рана гораздо обширнее. Пуля оставила дырку диаметром четыре дюйма. Чистая рана. Никаких лоскутов кожи. Никаких фрагментов кости. Плоть просто испарилась. – Он тихонько свистит, выражая восхищение. – Когда вас обнаружили, пульс еще прощупывался, но давления не было. Потом вы перестали дышать. Вы умерли, но мы воскресили вас. – Он сводит большой и указательный пальцы. – Пуля прошла вот на таком расстоянии от бедренной артерии. – (Просвета между его пальцами почти не видно.) – В противном случае вы бы умерли от кровопотери через три минуты. А ведь, кроме пули, нам пришлось бороться с инфекцией. Вся ваша одежда была в тине. Одному богу известно, что плавало в той воде. Мы нашпиговали вас антибиотиками. Вам повезло.