Мы начали примерно с одного и того же, страдали от похожих унижений и обид, но я не позволил им встать комом у меня в горле и перекрыть воздух рассудку.
Даже брат Алексея подвел его. Возможно, Александр был слишком русским и так и не сумел стать англичанином. Но, вероятнее всего, Алексея не устраивали кокаиновые вечеринки брата и его подружки-модели. После одной из таких вечеринок в бассейне была обнаружена мертвой несовершеннолетняя официантка со следами спермы в желудке и героина в крови.
Александр не предстал перед судом из двенадцати присяжных. Потребовалось всего четыре человека в масках. Однажды ночью они вломились к нему в дом, задушили его жену, а его самого увезли неизвестно куда. Говорят, что Алексей подвесил его за руки и опустил в ванну с кислотой. Другие утверждают, что он отрубил брату голову топором. При этом никто не сомневается, что Александр живет за границей под другим именем.
Для таких, как Алексей, в мире существует только две категории людей. Не богатые и бедные, не плохие и хорошие, не люди слова и люди дела. Нет. Есть только победители и проигравшие. Орел или решка. Это его универсальная истина.
Обычно я стараюсь не копаться в прошлом. Я не хочу гадать, что могло произойти с Микки Карлайл или другими детьми, исчезнувшими из моей жизни.
Но с тех пор, как я очнулся в больнице, я не могу не возвращаться к прошлому, заполняя пустоту забытых часов ужасными сценами. Я вижу Темзу, кишащую трупами, которые бьются об опоры мостов, плывут за туристическими судами. Я вижу кровь в воде и пистолеты в иле.
Смотрю на часы. Пять утра. В это время злодеи выходят на охоту, а полицейские приходят с ордером на арест. В этот час человек очень уязвим. Люди просыпаются, их одолевают различные мысли, и они плотнее подтыкают вокруг себя одеяла.
Алексей говорил о выкупе. Кибел упомянул о каких-то бриллиантах. Да, скорее всего, дело в этом: я должен был передать выкуп. Но я ничего не предпринял бы, не получив доказательств того, что девочка жива. Я должен был это знать.
Внезапно тишина взрывается какофонией звуков. Я слышу топот, крики бегущих людей и вой пожарной сигнализации.
В дверях появляется Мэгги:
– У нас утечка газа. Мы эвакуируем больных. Я раздобуду вам коляску – правда, не знаю, сколько их еще осталось.
– Я смогу идти сам.
Она кивает в знак одобрения.
– Сначала мы вывозим самых тяжелых пациентов. Подождите меня. Я вернусь.
Не успев договорить, она исчезает. За стеклом завывают пожарные и полицейские сирены. Эти звуки скоро заглушаются грохотом катящихся по коридору тележек и голосами, отдающими инструкции.
Через несколько минут шум стихает, и мгновения начинают тянуться медленно. Может, обо мне забыли? Однажды я отстал от класса во время похода к заливу Моркам
[27]
. Кто-то решил подбить меня на то, чтобы пройти восемь миль по трясинам от Арнсайда до Кентс-Бэнк
[28]
. Там постоянно тонули люди, которые, заблудившись в тумане, оказывались в месте, затопляемом во время приливов.
Конечно, я был не так глуп, чтобы поддаться на «слабо». Я провел день в кафе, уплетая лепешки с заварным кремом, пока мои одноклассники изучали болотную и полевую дичь. Но я всех убедил в том, что прошел опасным маршрутом. Мне тогда было четырнадцать, и меня чуть не исключили из «Коттслоу-парк», однако до последнего класса я оставался знаменитостью.
Мои металлические костыли стоят у кровати. Я опускаю ноги на пол и двигаюсь боком, пока не дотягиваюсь до ручек.
Выйдя из палаты, смотрю вдоль прямого коридора и через стеклянные окошки на дверях вижу еще один коридор, уходящий вглубь здания. Слегка пахнет газом.
Ориентируясь по указателям, я двигаюсь в направлении лестницы, заглядывая в пустые палаты со смятыми постелями. Прохожу мимо тележки уборщицы. Из нее выглядывают щетки и швабры, похожие на прически рок-звезд семидесятых.
Лестница не освещена. Я смотрю через перила, почти ожидая увидеть, как Мэгги спешит мне на помощь. Оглянувшись, улавливаю какое-то движение в дальнем конце коридора, там, откуда я пришел. Возможно, это ищут меня.
Возвращаюсь и открываю дверь костылем.
– Алло! Вы меня слышите?
За зеленой пластиковой дверью – пустая операционная, на столе лежит заляпанная кровью бумага.
Комната медсестер пуста. На столе – раскрытые медкарты. В кружке остывает кофе.
Из-за перегородки раздается глухой стон. Мэгги лежит без движения на полу, неестественно подогнув ногу. Вокруг рта и носа видна кровь, она стекает на пол, образовывая лужицу возле ее головы.
Я щупаю ее пульс. Мэгги жива.
Поворачиваюсь на придушенный голос.
– Эй, парень, почему ты еще здесь?
В дверях стоит пожарный в противогазе. Дыхательный аппарат делает его похожим на инопланетянина, в руках у него огнетушитель.
– Она пострадала. Быстрее! Сделайте что-нибудь.
Он опускается на колени рядом с Мэгги и прижимает палец к ее шее.
– Что ты с ней сделал?
– Ничего. Я нашел ее в таком состоянии.
За маской мне видны только его глаза, и они смотрят на меня настороженно.
– Ты не должен здесь находиться.
– Меня забыли.
Бросив взгляд поверх моей головы, он неожиданно поднимается и шагает мимо меня.
– Я привезу тебе коляску.
– Я могу идти.
Кажется, он меня не слышит. Меньше чем через минуту он входит в дверь, толкая перед собой коляску.
– А как же Мэгги?
– Я за ней вернусь.
– Но она ранена…
– С ней все будет в порядке.
Пристраивая костыли между коленей, я усаживаюсь в коляску. Пожарный трусит по коридору, поворачивая направо, потом налево к главным лифтам.
Его комбинезон недавно выстиран, резиновые сапоги шлепают по натертому полу. Почему-то мне не слышно, как кислород поступает к нему в маску.
– Я больше не чувствую запаха газа, – говорю я. Он не отвечает.
Мы поворачиваем в центральный коридор. В дальнем конце три лифта. Двери среднего раздвинуты при помощи желтого рычага. Пожарный увеличивает скорость, коляска гремит и подпрыгивает по линолеуму.
– Я думал, пользоваться лифтами в такой ситуации небезопасно.