– Почему они поручили это дело вам?
– Потому что, как я сказал, они думали, что имеют дело с мертвой проституткой. «Передайте Руизу, – сказали они. – Он настучит всем по головам и нагонит страх Божий на сутенеров». Ну и что, что те будут возражать? В моем личном деле столько жалоб, что внутренний отдел отвел для него отдельный ящик!
Горстка японских туристов проходит мимо окна и останавливается. Они разглядывают меню на черной доске, затем Руиза и решают продолжить путь. Нам приносят завтрак и вилку с ножом, завернутые в бумажную салфетку. Руиз поливает яйца коричневым соусом и принимается резать их. Я стараюсь не смотреть, как он ест.
– Похоже, вы хотите о чем-то спросить, – говорит он между двумя глотками.
– Как ее имя?
– Вы знаете правила. Я не должен разглашать детали до тех пор, пока мы не установим личность и не сообщим ближайшим родственникам.
– Я просто подумал… – Я не заканчиваю фразы.
Руиз отхлебывает чай и намазывает маслом свой тост.
– Кэтрин Мери Макбрайд. В прошлом месяце ей исполнилось двадцать семь. Медсестра, но это вы уже знаете. По словам соседки, приезжала в Лондон устраиваться на работу.
Хотя я и знал ответ, сказанное потрясает меня. Бедная Кэтрин. Сейчас и нужно сказать ему. Вообще-то я должен был бы сказать ему сразу. Почему я пытаюсь всему найти объяснение? Почему просто не говорю то, что приходит в голову?
– Почему вы сказали «бедная Кэтрин»?
Должно быть, я размышлял вслух. Глаза выдают меня. Руиз со стуком кладет вилку на тарелку. В нем вспыхивают гнев и подозрения.
– Вы ее знали.
Это звучит как обвинение, а не утверждение. Он зол.
– Сначала я не узнал ее. На рисунке, который вы показывали вчера вечером, мог быть изображен кто угодно. Я думал, вы ищете проститутку.
– А сегодня?
– Ее лицо так распухло. Она была такой… такой изуродованной. Я не догадался, пока не увидел шрамы. Она была моей пациенткой.
Он не удовлетворен.
– Соврите мне еще раз, профессор, и я вставлю свой ботинок так глубоко вам в задницу, что у вас изо рта будет пахнуть гуталином.
– Я не врал вам. Я просто хотел убедиться.
Он смотрит мне прямо в глаза.
– И когда вы собирались мне признаться?
– Я бы сказал вам.
– Да уж, конечно! – Он отталкивает тарелку в центр стола. – Ну, давайте, рассказывайте: почему Кэтрин лечилась у вас?
– Эти шрамы на запястьях и бедрах – она причиняла себе страдания.
– Пыталась покончить с собой?
– Нет.
Я вижу, как Руиз пытается переварить информацию. Наклоняясь вперед, я пытаюсь объяснить ему, как ведут себя люди, когда очень смущены или переполнены негативными эмоциями. Некоторые пьют. Другие переедают, бьют жен или пинают кошек. И на удивление многие держат руку на раскаленной поверхности или режут кожу бритвой. Это механизм борьбы с эмоциональными перегрузками. Они говорят, что таким образом превращают внутреннюю боль во внешнюю. Придавая ей физическое воплощение, они легче справляются с нею.
– И с чем Кэтрин пыталась справиться?
– В основном с низкой самооценкой.
– Где вы с ней познакомились?
– Она была медсестрой в больнице Ройал-Марсден. Я работал там консультантом.
Руиз помешивает чай в чашке, вглядываясь в него так, словно ждет ответа. Внезапно он отодвигает стул, подтягивает брюки и встает.
– Вы любопытный мерзавец, знаете ли. – Пятифунтовая купюра ложится на стол, и я выхожу вслед за ним на улицу. Пройдя шагов десять по тротуару, он останавливается и поворачивается ко мне. – Прекрасно, скажите мне одну вещь. Я расследую убийство или девушка покончила с собой?
– Ее убили.
– То есть ее заставляли это делать – наносить себе все эти порезы? Если забыть об изуродованном лице, нет никаких признаков того, что ее связывали, затыкали рот, запирали или принуждали ранить себя. Вы можете это объяснить?
Я отрицательно качаю головой.
– Но ведь это вы психолог! Вам положено понимать мир, в котором мы живем. Я всего лишь детектив, и такие вещи не входят в мои проклятые обязанности.
7
Насколько я помню, я не напивался с самого рождения Чарли, когда Джок взял на себя обязанность накачать меня до бесчувствия, потому что именно так поступают интеллигентные, благоразумные и сознательные отцы, когда небо благословляет их ребенком.
Купив новую машину, перестаешь пить, приобретя новый дом, не можешь себе этого позволить, но, получив нового ребенка, необходимо «обмыть младенца» или, как в моем случае, проблеваться в кебе, едущем по Марбл-Арч.
Я не напился даже тогда, когда Джок сказал мне о болезни Паркинсона. Вместо этого я пошел и переспал с женщиной, которая не была моей женой. И никакого похмелья. Однако чувство вины не проходит до сих пор.
Сегодня за ланчем я выпил две двойные водки – в первый раз. Я хотел напиться, потому что не могу выкинуть образ Кэтрин Макбрайд из головы. Я вижу не лицо, а ее бесстыдно обнаженное, ничем не прикрытое тело. Я хочу защитить ее. Я хочу укрыть ее от циничных взглядов.
Теперь я понимаю Руиза – не его слова, а выражение его лица. Это дело не стало страшным итогом диких страстей. Не было оно и повседневным кухонным убийством, вызванным жадностью или ревностью. Кэтрин Макбрайд страдала ужасно. Каждый порез отнимал у нее силы, как копье бандерильеро, вонзаемое в шею быку.
Американский психолог по имени Дэниел Вегнер в 1987 году провел знаменитый эксперимент по подавлению мыслей. В тесте, который мог бы придумать Достоевский, он попросил группу людей не думать о белом медведе. Всякий раз, когда белый медведь возникал в их мыслях, они должны были нажимать на звонок. Как испытуемые ни старались, ни один из них не смог избежать запретной мысли дольше нескольких минут.
Вегнер сделал вывод о двух мыслительных процессах, противоположных друг другу. Один состоит в попытке думать о чем угодно, только не о белом медведе, а другой исподволь выводит на первый план ту самую вещь, которую мы пытаемся забыть.
Кэтрин Макбрайд – это мой белый медведь. Я не могу выкинуть ее из головы.
Надо было пойти во время ланча домой и отменить вечерние приемы. Вместо этого я ждал Бобби Морана, который опять опаздывал. Мина встречает его очень холодно. В шесть она хочет уйти домой.
– Не хотел бы я быть женат на вашей секретарше, – говорит Бобби и сразу же спохватывается: – Она ведь не ваша жена?
– Нет.
Я указываю ему на стул. Его ягодицы заполняют все сиденье. Он дергает себя за рукава пальто и выглядит рассеянным и обеспокоенным.