Там, где трава зеленее - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Терентьева cтр.№ 34

У меня есть правило — я разговариваю с Варей по-настоящему. Если почему-то не могу — пишу, или меня мучает какая-то идея, или я расстроена и не могу сосредоточиться полностью на том, что ее волнует, — прошу ее чуть подождать. Она это знает.

— Варюша, мне надо тебе что-то важное сказать.

— Хорошее?

— Да. Да, хорошее. Помнишь, папа тебе говорил, что у тебя будет братик или сестричка?

— Да… — Она с детским любопытством взглянула на меня.

— Вот, он… или она… наконец, завелся у меня в животе. Малыш. Он пока еще маленький, вот такой, — я показала пальцами сантиметра полтора-два, — но будет быстро расти.

— Как здорово, мама! А он скоро появится, а?

Все, дала Варьке пищу для ума и фантазий.

А потом я подумала… Подумала — а смогу ли я? А имею ли право так рисковать Варькой? Ведь риск был и при Виноградове… А теперь…

Смогу ли… Ведь я уже ходила одна с Варькой. Будущей Варькой в животе, которую до последней минуты считала мальчиком — там, в животе… И тогда было лучше. Виноградов не очень уж радовался моей беременности, но вился где-то рядом.

Появлялся, исчезал, не всегда являлся один, иногда в его машине маячила женская головка… Он то капризничал, то раздавал авансы, то требовал, чтобы был именно мальчик, по два дня подряд ходил ко мне с фруктами, цветами и оттопыренной ширинкой, потом опять «улетал» в срочные командировки… Тогда было проще. Хотя и очень горько. А теперь… теперь мне больше лет… и Варя…

К вечеру я измучила себя сомнениями. Одно было ясно. Надо устраиваться на работу, вернее, возвращаться.

Перед сном я взяла и позвонила Виноградову.

— Да-да-а? — Он ответил загадочно-томно, может быть, рассчитывал на телефонный секс, до которого временами становился большим охотником, чем страшно меня раздражал. Вот и сейчас. Я хотела спросить совсем о другом. Но этот тон… Таким тоном говорит девушка в половине второго ночи на RenTV: «Позвони мне» — и запихивает при этом себе палец с устрашающим пластиковым ногтем в рот.

Поэтому я спросила:

— Саша, а твоя… девушка знает, что у тебя есть дочка, есть я? Я имею в виду, что ты с кем-то живешь постоянно?

Виноградов зевнул — понял, что сегодня не выйдет, скорей всего.

— Ну я же не прищавый мальчик, — ответил он.

— Прыщавый, надо говорить «пры-щавый». Саша…

— А ты лежишь, Ленка?

— Я играю в бейсбол. — Я положила трубку и выдернула провода из розетки.

Какой странной может быть последняя капля…

* * *

Моя любовь тебя хранила, моя любовь тебя спасала, наше с Варей существование вносило хоть какой-то смысл в ту суетливую, маетную жизнь, которую ты сам так не любишь. Да, у тебя нет боли, но у тебя нет и смысла. А у нас, у меня — боль, она не скоро пройдет. Даже когда вообще нет ни капли нежности, ни капли любви, когда не можешь и не хочешь больше любить — боль остается. Она то притупляется, то вдруг, в самый неожиданный момент хватает тебя за горло, невозможно дышать, невозможно, невозможно… Она то тянет, то дергает, то переворачивает тебе желудок, то будит среди ночи, то липкой паутиной опускается на лицо в тот самый момент, когда ты засыпаешь, и сон недоуменно отлетает прочь. И ты лежишь и пытаешься освободиться от бессмысленных воспоминаний, от сожалений, от страхов.

В три с половиной года Варя ответила чужой бабушке на площадке, которая спросила мою девочку, не боится ли она кататься с горки на корточках, а не на попе: «Не боюсь! Я боюсь одинотества и нисеты».

Но в моей жизни есть смысл. У меня есть Варя. У меня есть кто-то, пока не знаю кто, очень маленький — внутри меня. Им нужна моя любовь. Им нужна я.

А кому нужен ты, Виноградов? Котенку с заливистым смехом? И кто нужен тебе? Как мне жаль тебя, как жаль, что у тебя нет больше нас. Нет тех, кому ты был нужен любой — пьяный, трезвый, храпящий, не очень удачливый, бедный — ты ведь не всегда ездил на «мерседесе» с шофером… или ты совсем потерялся в этой новой жизни, Виноградов? И не найти тебя среди блестящих бамперов и хрустящих купюр… Тебе — себя не найти…

— Лена?

Я, как ни странно, рада была слышать Ольгу. Мне оказалось проще что-то рассказать ей, чем Нельке или маме. Им мне было уже просто стыдно говорить о Виноградове и нашем очередном «разводе». Кроме меня никто не верил, что это — конец. А Ольга сама спросила о главном:

— Ты сказала своему другу о беременности?

— Сказала.

— Слышу по твоему голосу, что ничего хорошего он не ответил? И ты переживаешь, да?

— Знаешь, странно, мне хоть кол на голове теши… Я с утра сегодня зарядку делала, смотрела на себя в зеркало, и у меня пронеслась мысль — вот настанет весна… я надену шелковое синее платье, которое он любит, живот еще будет не так виден… Наверно, у меня совсем нет гордости… Или я однолюбка.

— Или это одно и то же, — засмеялась Ольга. — У меня встреча в час, а до этого я свободна. Хочешь, я к тебе подъеду? Можем вместе где-нибудь позавтракать…

— Спасибо… но… Во-первых, меня мутит с утра, лучше уж пообедать…

— Хорошо, — быстро отозвалась Ольга. — Давай я тебе позвоню после встречи. А ты, кстати, знаешь французский язык? У меня встреча с французским дизайнером. Хочу два салона переделать, если денег хватит — то и три. Будет переводчик, но такой мямля…

— Знаю, но уже забываю. Я им не пользуюсь. И потом, я хотела сегодня устраиваться на работу. Вот сейчас как раз сижу и думаю — звонить или так идти…

— А… прости, куда ты хочешь идти?

— На свою старую работу. Я же просто по глупости ушла. И начальник меня сто лет знает и любит.

— Если любит… Тогда лучше, наверно, прийти. Это, конечно, не деловой совет. Но по-человечески — лучше так.

— И я об этом думаю.

— Хорошо. Давай я подъеду, заодно подвезу тебя к ТАССу. Мне почти в ту сторону. А ты мне нальешь кофе, а то я рано утром выпила минералки и теперь засыпаю без кофе.

— Ну… хорошо…

Ничего особенно хорошего в такой настойчивости я не видела. Но отказывать я совершенно не умею. Я не умею прогонять. Я умею прощать и смиряться и в новой ситуации находить хорошие моменты. Звучит красиво и по-христиански. Но это совершенно неприменимо к реальной жизни. Мне часто стыдно за свою бесхребетность — а как иначе на современном языке можно назвать всепрощение и смирение? Кстати, смиренно снося тычки любимых и незнакомых людей, ни царицей, ни, на худой конец, царской женой не станешь.

Ну вот что мне сейчас эта Ольга? Но если я говорю «нет», а человек говорит «да», то второе «нет» у меня уже не рождается. Так, наверно, мы и прожили с Виноградовым. Куда ни плюнь — утыкаешься в его порочную нагловатую физиономию.