Я пожала плечами:
– Да никак. Я же не чувствую этого. Как это можно ощущать?
– Люди узнают на улице, в магазине, автограф просят…
– Никто у меня ничего не просит, Игорь. Сколько сейчас телевизионных лиц! Иногда здороваются или называют по имени, знаешь, как будто старые знакомые: «Свет, привет!» Смотрят пристально, разглядывают, в чем одета, что покупаю… Ну и что? Я не тщеславна, наверно. Кто-то ради известности на такие жертвы идет, а я, если честно, считаю ее самой обременительной стороной своей замечательной профессии.
– Чудная ты, Егоровна… Шла бы тогда в учительницы. Или в менеджеры.
Я засмеялась:
– Да нет, мне очень нравится сидеть перед камерой! И видеть себя в записи на экране нравится, и работать с интересными людьми. Ты же спросил о славе, это другое. А работа – она сама по себе, отдельно от славы, понимаешь?
Он, похоже, не слушал меня, а смотрел на что-то за окном. Я тоже взглянула в окно и ахнула. По дорожке сада неторопливо и уверенно шел милиционер в зимней телогрейке и шапке.
– Так… – Я приподнялась и села обратно.
– Расслабься, Егоровна, – сказал Соломатько напряженным голосом. – Это… гм… наш сосед… Только что он вдруг без звонка идет, да в такую рань? Сними-ка мне эту ерунду быстренько…
Он протянул мне ногу, чтобы я расстегнула ошейник, хотя вполне мог сделать это сам. Я, снимая ошейник, обратила внимание на тонкий шрам, видневшийся на его щиколотке из-под носка и уходивший вверх по голени. Я слегка дотронулась до него пальцами и не удержалась, чтобы не спросить:
– Откуда это у тебя?
От верблюда, – быстро ответил Соломатько. – Засунь ошейник на всякий случай куда-нибудь. Под диван, что ли… Это свойство творческих людей, да, Егоровна? Какой ужас было бы жить с тобой! Полный уход от реальности. Ну, шрам и шрам. Ничего романтичного, уверяю тебя, ты гораздо романтичнее в своих штанах с начесом, чем происхождение этого шрама. Напился, упал с крыльца бани, непонятно обо что распорол ногу, никто понять не мог – то ли об камень, то ли об сучок какой. Рядом ничего не было. Зашивали, потом снимали швы, было очень противно и больно. Так, ладно, пошли соседа встречать.
– Да, пойдем, как бы он Машу не напугал.
– Ага, – улыбнулся Соломатько, быстро выходя из комнаты, – или Маша его…
Мы услышали голос из прихожей:
– Есть кто дома?
– Есть! – бодро ответил Соломатько и поторопил меня: – Идем-идем вместе, все нормально. Или… нет, знаешь, Машку лучше найди…
– Здравствуйте! – услышали мы голос соседа на веранде и переглянулись. – А дома ли хозяева?
– Дома, – спокойно, как мне показалось, ответила Маша. – Сейчас выйдут.
Я хотела выйти на веранду, но Соломатько придержал меня:
– Подожди.
– А вы, простите…
Сквозь полуприкрытую дверь мы видели сидящую на диванчике Машу и соседа, в полном обмундировании, раскрасневшегося с мороза, стоящего перед ней. Я попыталась понять, есть ли у того под тулупом оружие. И не поняла.
– Я… – Маша посмотрела на соседа.
Я увидела, как задрожала жилка у нее на виске, и дернулась к ней. Но Соломатько снова удержал меня, крепко взяв за руку выше локтя. И я осталась стоять.
Маша через силу улыбнулась и спросила:
– А кто, простите, вы?
Сосед кашлянул. Проступивший от волнения румянец на Машиных щеках красил ее невероятно.
– Сергей Петрович, можно просто Сергей, – представился он. – Мой дом вон за тем забором. У нас калитка не запирается между участками. Вижу – машина стоит, решил зайти, поздравить с наступающим.
– Приглядывается, приглядывается, смотри… – шепнул мне Соломатько.
– Вы не родственница, случайно, Игоря? – спросил, снова кашлянув, сосед. – Так похожи… Племянница, нет?
Маша не торопясь встала и подошла к милиционеру. Соломатько прошептал мне в ухо, ненароком задев его губами:
– Нормально. Все нормально. Справится.
Дочка Маша оказалась одного роста с соседом, даже чуть выше.
– Я… – Моя Маша набрала воздуха, вскинула голову и четко проговорила: – Я его дочь.
– Да-а? – Сосед чуть отступил на шаг. – А… Ну да… Поздравляю, то есть… То-то я вижу – одно лицо с Игорем! Гм…
– А я тогда кто? – прошептала я.
Соломатько стоял близко ко мне, совсем близко. Я даже чувствовала, как ровно и громко бьется его сердце. Он обнял меня за плечи сзади, прислонив к себе, и тихо ответил:
– Кем представишься, тем и будешь. Все. Пошли. – Он быстро поцеловал меня в висок, широко открыл дверь и втолкнул меня первой. – Здравствуй, Сергей Петрович, дорогой! – Соломатько, широко улыбаясь, подошел к соседу, протянул ему руку и, поздоровавшись, крепко обнял чуть оторопевшую Машу.
Я видела, как Маша напряглась, но сбрасывать Соломатькину руку не стала.
– Вот, Сергей Петрович, это доченька моя, познакомься. Маша Соломатько. Будущая певица.
– Да мы уж тут познакомились, – разулыбался сосед. – Дочь-то как на тебя похожа, Игорь! Надо же… – Сосед с сомнением оглянулся на меня, посмотрел на Машу, на Игоря. И опять на меня. В это мгновение он меня узнал, я это увидела. – А… Здравствуйте, Света!
Соломатько засмеялся, оглянувшись, подмигнул мне и, не отпуская Машу, сделал шаг назад. Но Маша с ним не пошла. Мило выскользнув из его объятий, она подошла ко мне и сказала:
– Это моя мама.
– А… – Сосед запнулся и от неловкости засмеялся.
– Здравствуйте. – Я поспешила на помощь ему, протянув руку. – Очень приятно.
– Я… вас узнал… Моя жена очень любит вашу передачу… Пересказывает мне регулярно. Очень содержательно…
– Сергей Петрович, ты заходи, дорогой! Сейчас мы по маленькой… Заходи-заходи… А девушки нам закусочку организуют… И сами к нам присоединятся…
Маша метнула на него негодующий взгляд, но я ущипнула ее за руку. Мы пошли на кухню, и Маша накинулась на меня:
– Ты что, не видела, что он милиционер?
Я пожала плечами:
– Разве это можно было не увидеть? Милиционер – и что?
– Он просто так пришел?
– Не знаю, Машунь. Как мы с тобой можем это узнать? Посмотрим… А ты гордо сказала, что ты дочь Соломатька.
– Мне надо было сказать это, стесняясь? – вскинула Маша на меня глаза.
Я обняла ее:
– Нет, ты молодец.
Когда мы вернулись на веранду, Соломатько уже явно успел что-то объяснить соседу. Тот поднялся мне навстречу и даже поцеловал руку, проговорив: