– А почему вы так интересуетесь Версалем? – внезапно спросила она, очевидно, желая сменить тему.
У меня не было ни времени, ни желания все ей объяснять. Тем не менее я коротко упомянул Бертрана Леру, его теорию «исправленного» замка и знаменитые «горбы». Когда я произнес это слово по-французски, она вздрогнула. Она явно знала, о чем я говорю.
– Вы знаете, что такое эти «горбы»?
Она отодвинулась на стуле, забеспокоившись.
– Да, конечно…
– В Версале? Вы там бывали?
– Да, дважды. Впервые, когда еще училась… Второй раз примерно два года назад, на конгрессе.
– А кто рассказал вам об отклонениях в парке?
Она сжала губы и опустила глаза. Явно знала больше, чем хотела рассказать.
– Познакомилась там с одним… ландшафтным дизайнером. Француз. Без ума от истории. И вообще очень страстный человек. Он опубликовал огромное исследование в каком-то журнале по дизайну садов.
– И что же? Какая у него теория?
Катрин отбросила вопрос одним взмахом руки. Казалось, она говорит: «Неважно, давайте сменим тему».
Она сказала или слишком много, или недостаточно. Почему она не хотела называть этого человека? Почему жалела? Они знакомы лучше, чем она хочет показать? По какому-то неблаговидному поводу?
– Что он рассказал вам, скажите? – продолжил я, делая вид, что не замечаю ее замешательства.
– А, ничего! Он был несколько… особенный. Всех экспертов Версаля положил на обе лопатки.
Необычный исследователь. Презираемый истеблишментом Версаля. Это мне кое о чем напомнило.
– У него не было степени по искусствам?
– Историческим памятникам, вы хотите сказать…
Катрин улыбнулась. Она знала, что, если ты хочешь проникнуть в круги экспертов в области истории во Франции, необходимо иметь звание главного архитектора исторических памятников.
– Нет, простой дизайнер парков, очевидно, – продолжила она, все еще сомневаясь. – Он доказал, что в семнадцатом веке на северном фасаде дворца существовала шестиугольная лестница. Никто ему не поверил… Но спустя несколько лет совершенно случайно нашли эту лестницу…
История с лестницей! Ну конечно. Бертран Леру, помнится, рассказывал мне об этом человеке. Его учитель, который нашел тринадцать «горбов».
– Понятно… Я тоже слышал эту историю! Ну и что? Эксперты поссорились из-за нескольких каменных блоков. Вот, знаете, люблю я исследователей. У меня в «Контролвэр» их сотни работают. Но суть истинного исследователя сводится к жалобам на то, что никто не понимает его гениальности…
– Несомненно, месье Баретт. Но этот отличался от других. Он был… Эйнштейном Версаля. Христофором Колумбом садов!
– Что вы имеете в виду?
Катрин поболтала ложкой в чае и улыбнулась. Я смотрел на нее: голова склонилась над чашкой, она медленно подняла на меня глаза и снова опустила. Казалось, ее взгляд умолял. Как и голос – грудной, проникновенный, почти горестный. Какой соблазн. Удивлена, признайся! С момента нашего знакомства женщины не очень меня интересовали. Мы часто об этом говорили. Слишком часто. В жизни есть другие битвы. В любом случае, управление предприятием вроде «Контролвэр» поглощает время и силы и почти не оставляет место желанию. Люди хотят меня даже меньше, чем я хочу их.
К нам подошел официант.
– Мадам Страндберг?
– Да?
– Такси подъедет через несколько минут.
Я смотрел на Катрин, которая вновь обрела уверенность и поблагодарила официанта. Инстинктивно я начал качаться на стуле. Еще задолго до тебя мама и коллеги говорили мне, что, когда я напряженно о чем-то думаю, начинаю раскачиваться, сам того не замечая. Медленное движение корпуса, широкое, как у маятника. Молодая женщина, казалось, смутилась. Я видел, как она отвела взгляд, взяла мобильный и заговорила по-шведски.
– Сейчас приедет ваше такси, – машинально повторила Катрин, повернувшись ко мне. – Сегодня свободное движение.
Мило с ее стороны беспокоиться, чтобы я везде успел, но почему она решила закончить разговор? Что рассказал ей этот исследователь парков? Он разгадал тайну Аполлона? Хватит ей уже мотать меня среди своих намеков и сомнений. Ты знаешь, такое обращение я долго не выдерживаю.
– Послушайте, Катрин, у меня остались считанные минуты… Я знаю про этого садовника, если вас это утешит, который проводил время, измеряя сады Версаля вручную, ползая по земле. Однажды он пришел к выводу, что существовала лестница около северного прохода, рядом с апартаментами королевы. Историки смеялись ему в лицо! Но когда главы иностранных государств приезжали в Версаль на саммит Большой семерки, потребовалось провести земляные работы, и случайно нашли следы шестиугольной лестницы…
– Честно говоря, так ли уж необходимо обсуждать идеи этого господина? – отрезала Катрин. – Мало ли идей насчет Версаля, одна чуднее другой!
– Катрин, пожалуйста… В чем проблема?
– Он взял с меня слово хранить тайну.
– Я умею хранить секреты.
– Я тоже. В этом и есть принцип тайны.
– Катрин, не играйте со мной…
– А то что?
Обычно в подобных случаях я начинаю считать, чтобы успокоиться. Но надо успеть добиться своего.
– Ничего. Подкуп должностного лица. Сколько за это дают в Швеции?
Она улыбнулась.
– Предупреждаю, силой вы не заставите меня ни о чем рассказать. Теория… лишит покоя.
– Катрин, довольно. Говорите!
Катрин Страндберг наклонилась ко мне и выпалила:
– Ничего особенного, чудачество. Он был уверен, что в садах Версаля Ленотр зашифровал математическую формулу существования Бога.
Вот тут я вздрогнул.
– Математическую формулу…
Она выдержала мой взгляд.
– Да, вы все верно расслышали. Теорема, которая доказывает существование Бога.
На секунду я задумался. Математическая формула Божественного творения? Только вообразить, что французский садовник, вооруженный рулеткой, смог найти такую бомбу? Что он смог пойти дальше, чем Паскаль, Эйнштейн и множество других? Прямо слышу, как Натан, мой директор исследований: Laughing Out Loud, LOL, как он выражается, говорит: «Дэн, зачем ты тратишь время на такую чушь? Иди лучше ко мне! Я нашел секрет дофинского угощения под сыром с трюфелями. Тоже француз научил. Вот это они умеют. И получается божественно!» Натан, ты помнишь, год брал по субботам выходные, чтобы изучить кухню великих французских поваров и попытаться вывести ее алгоритм.