Храм - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Акимов cтр.№ 53

Он поднял голову — и обнаружил, что стоит перед храмом. Опять что-то сваривали на главном куполе; надо бы и самому глянуть — молнии не щадили купол. Стены синагоги подросли на два-три ряда кирпичей. Дагестанцы сидели на корточках, курили и смотрели, как маленький старый экскаватор роет траншею под фундамент. Их старшой производит впечатление толкового мужика; надеюсь, он уже распорядился, чтобы завезли бутовый камень…

В храме на первый взгляд все было как обычно, только доски не устилали пол; собирая после потопа, их сложили штабелями возле колонн центрального нефа. Н подошел к ближайшей колонне, потрогал штукатурку. Она была еще сырой, но нигде не размылась и не вспучилась. Спасибо, подумал он о слепом Строителе; спасибо, что оставил мне этот рецепт.

И еще одна мысль впервые посетила его: надо бы вернуть всю документацию на место, в схрон. Еще в самом начале, чтобы не лазить каждый раз в подпол, он перенес планшеты с чертежами храма в хату. Теперь в них не было нужды: все, что могло понадобиться в ближайшее время, он давно скопировал; то, что понадобится потом… Дай Бог дожить. Как же так получилось, что до сих пор я ни разу не подумал о том Строителе, который появится здесь после меня? — удивился Н. А ведь именно так должно быть. Этот храм будут строить и восстанавливать вечно. Всегда. По одному и тому же плану. Гениальное невозможно улучшить, потому что в нем истина. Истина природы. Можно придумать нечто иное, тоже гениальное, но оно не будет ни лучше, ни больше, потому что все гениальное равно природе, а в природе все равно. Хорошо, что я вспомнил о своем долге, о такой очевидной вещи, подумал Н. Если бы здесь был черный ангел, я бы решил, что эту мысль мне нашептал он. А так выходит, что я сам. Вот мой сегодняшний уровень, констатировал Н, я ставлю себе плюс за мысль, которую прежде осознал бы автоматически. Впрочем, прежде пространство вокруг меня контролировала моя интуиция. Ведь и тогда я понимал не так уж и много, признал Н, но меня выручала интуиция, которую я умел слышать и которой верил. Куда она делась? Господь перекрыл мне этот канал, как перекрывают кислород. Впрочем, вряд ли Он действует так грубо. Очевидно, все проще: я стал Ему скучен — и Он отвернулся от меня.

Перед фреской с черным ангелом стоял незнакомец. Судя по одежде — монах. Всматриваясь в какую-то деталь, он приблизил свое лицо почти вплотную к фреске, да еще и подсвечивал себе зажигалкой. Может быть, он специалист в этом деле, и пытается постичь нюансы?..

В общем-то, в появлении монаха не было ничего необычного, церковники сюда наведывались часто; даже митрополит приезжал. Как он выразился — искал взаимопонимание. На самом деле — это была всего лишь попытка исправить предшествующую ошибку. Его чиновники сделали рейдерский наезд — с адвокатами, с бумагами еще дониколаевских времен, с постановлением суда. Из бумаг следовало, что и храм, и все, что в нем находится, принадлежит их парафии. Н смотреть бумаги не стал, по первым же фразам понял суть дела, отрицательно качнул головой, накинул на плечо брезентовый ремень самодельного ящика с инструментами, повернулся и ушел. «Вам не удастся от нас отмахнуться! — кричал ему вслед адвокат. — В следующий раз мы явимся с судебными исполнителями.» Следующего раза у них не получилось: Матвей Исаакович разобрался с ними быстро. Да и бумаги экспертиза признала новоделом. Митрополит прибыл погодя, и с порога заявил, что хотел бы договориться полюбовно. У него был тяжелый неподвижный взгляд, и тело так забито шлаками, что казалось вытесанным из камня. От него даже холодом веяло. Уж наверное он немало поразрушил за свою жизнь, но этот храм был в стороне от его судьбы. Н только раз — в первый момент — взглянул ему в глаза, понял, что ради самосохранения этого не надо делать, впрочем — как и слушать, и стоял, разглядывая замысловатый срез соснового сука на доске у себя под ногами. Уже через минуту-другую митрополит знал, что приехал напрасно, но его характер был сильней его интуиции. Он выложил все, что готовился сказать. В конце своей речи он нервничал и сбивался, потому что в нем возникло — и все росло, росло некое чувство, которое он из самосохранения упорно не хотел переводить в слова. Если б он верил в Бога, он бы признал, что перед ним — как утверждала молва — Избранник; но цинизм, привитый ему в детстве, устоял перед логикой наук, которые он перемалывал всю свою молодость. Когда он перестал говорить, Н даже не взглянул на него. И потому не видел, что митрополит еще несколько минут стоял недвижимо. Его сковал непонятный ступор, и он должен был подождать, пока это пройдет. Он следил, как Н неторопливо поднимается по дощатым трапам куда-то в верхние ярусы строительных лесов. Что митрополит при этом думал — сказать невозможно; свои мысли он не выдал ни жестом, ни взглядом. Такой человек. Непрерывная борьба, которую он вел, сколько себя помнил, сделала его таким. На внутреннее устройство храма он так и не взглянул, и как обратили внимание работавшие поблизости мужики, ни разу не перекрестился. В нем не было автоматизма этого ритуала; очевидно, он крестился осознанно.

Как уже было сказано, здесь появлялись и обычные священники. Двоих Н помнил, хотя они и не подходили к нему. Их глаза были задавлены усталостью от душевных сомнений, в храме они надеялись обрести утраченный контакт с Богом. Молясь, они медитировали часами, но вряд ли из этого что-то получилось: как видел Н, их спины не становились легче. Н одолел искушение подойти к ним, хотя после и жалел об этом. Даже если б он мог говорить — что б он им сказал? — что одиночество не вне нас, что это болезнь души? что это тень смерти, вывести из которой на свет может только любовь?.. Остальные Христовы приспешники были обычными прохиндеями. Они хотели денег. Они шли прямо к Н, их немудреные спектакли имели единственную цель: разжалобить. Н старался быть деликатным, показывал, что денег у него нет, и это была правда. В самом деле: откуда им было взяться? Если не изменяет память, с тех пор, как он побирался на тротуарах с кормилицей свирелью, он не держал в руках ни одного рубля.

Н подошел к монаху, и только тогда понял, что именно тот разглядывает. Скрижаль. Вода смыла наложенный им еще весной тончайший слой штукатурки, и линза глазури отзывалась огоньку зажигалки мягким опаловым сиянием. Вот тебе урок, сказал себе Н; разве за эти месяцы память не напоминала тебе несколько раз, что нужно заменить временное покрытие постоянным? Но тебе все было недосуг, и заноза была нетребовательной: ты о ней вспоминал лишь в те моменты, когда взгляд на миг задерживался на едва различимом пятне в том месте фрески, где прежде была намалевана скрижаль. Ты изменил своему правилу — и не вынул занозу сразу. Все откладывал: вот настанет черед реставрировать фреску — тогда… Если бы заменил покрытие сразу, когда узнал древний рецепт, сейчас бы не было повода для сожалений. Единственное оправдание: в те дни я еще не созрел до простой мысли, что когда-то здесь появится следующий Строитель…

Монах повернулся к Н. На первый взгляд он был совсем молод, не старше двадцати; кожа лица была свежей и тонкой; сквозь нее, на зависть барышням, просвечивал румянец. Но глаза… эти глаза знали какую-то страсть, неведомую юности. Значит, ему может быть и двадцать пять, и все тридцать. Есть такие лица; это о них сказано: маленькая собачка — до старости щенок.

— Я видел, куда завезли свежий цемент, а песок — вот он, — сказал монашек, показывая на размытую, все еще не просохшую груду песка под одной из колонн. Именно «монашек» — так о нем подумал Н. Даже если б ему были все пятьдесят — я иначе не мог бы о нем думать: уж больно мелок. — Если не возражаете, — продолжал монашек, — я сейчас сделаю раствор — я это умею, — и замажу скрижаль.