Дот - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Акимов cтр.№ 61

Чапа где стоял — там и сел, прислонившись спиной к смереке. Закрыл глаза. В ноги пошла живая волна. Когда Чапа снова открыл глаза, он увидал, словно впервые, как хорош окружающий мир, сколько красоты в этой коре, в светящейся капле живицы, в роскошных, плотных ветвях папоротника. Сидеть и смотреть на все это — больше ничего не нужно…

Мы не знаем своего счастья, и потому всю жизнь проходим мимо его.

Не поднимаясь, Чапа стянул с плеча ППШ, с другого — трехлинейку. Снял скатку и вещмешок. Отстегнул лопатку. Снял ботинки и аккуратно набросил портянки на высокую траву: левую — слева, правую — справа. И прислонился спиной к теплой коре. Вот теперь совсем хорошо. Он опять закрыл глаза, но на этот раз не отключился, а стал думать. Ему было о чем подумать.

Коробка с бритвами останется здесь, тут и думать не о чем. Удивительно, что не сообразил этого раньше. Что скажет лейтенант? А где он — тот лейтенант? Может — его и нет уже, а если и жив, — сколько шансов, что я с ним пересекусь? Один из тысячи. И с каждым днем эта возможность будет все стремительней приближаться к нулю. Да если б и встретились — а я без бритв, — ну что он мне сделает? Ничего. Зато — когда с этими бритвами выйду на любое наше подразделение — за кого меня примут? За мародера. А что полагается мародеру на войне? Расстрел.

Решено.

Последняя ниточка, связывающая Чапу с бритвами, все же уцелела: лейтенантова любимица. Может, оставить ее себе, так сказать, на память? — подумал Чапа. И решительно отрезал: нет. Ни о чем хорошем она не напомнит, зато каждый раз, натыкаясь на нее, буду испытывать досаду. Пока однажды не выброшу. Если прощаешься с прошлым — лучше это сделать сразу.

Теперь лопатка. Вещь нужная; вот только когда она пригодится? Пока я один — это исключено. Ведь не стану же окапываться, если натолкнусь на немцев. А приду к своим и поставят рыть траншею, — так уж лопату для меня старшина всегда найдет…

От чего еще можно избавиться?

Вопрос имел единственный смысл: оттянуть время, не сразу назвать очевидное. Назвать Чапину трехлинейку. Нельзя сказать, что у Чапы с нею были связаны какие-то особые воспоминания. Более того, с первого дня казарменной жизни и до этой минуты Чапа вспоминал о ней, лишь когда она наливалась весом и становилась неподъемной, или когда приходило время ее почистить. Он никогда не ощущал ее частью себя или хотя бы своей. Она была государственной, частичкой государства; ни одной ниточкой Чапина душа не была к ней привязана; может быть потому, что в нем не было военной косточки. В других эта косточка была; Чапа видел, как, получив винтовку, они становились другими, более значительными, большими по размеру. А ему винтовка ничего не прибавила, ничего в нем не выявила, никак его не изменила. Он был из другого теста. Домашний он был человек. Его бы воля — никогда б ее в руки не взял. И теперь, в нынешних обстоятельствах, когда он свободен и вправе самостоятельно принимать решения, кажется, чего проще? — оставь ее здесь. И забудь. И никогда не вспоминай, что когда-то она была в твоей жизни… Нет. Оказалось — он так не может. Оказалось — какая-то ниточка связывала их. Даже не ниточка; ниточка — ерунда: потянул — и порвалась. А тут было что-то покрепче, рвать приходилось по живому…

К этому Чапа не был готов.

Сделать безболезненной предстоящую операцию могла разве что логика.

Ну зачем мне теперь винтовка, когда у меня есть автомат? — спросил себя Чапа. Никто не спорит, винтовка — вещь ценная, пуля из нее — во какая! страшно подумать, как такая штука в тебя влепит. На ногах не устоишь. И если у тебя глаз наметанный — можешь ею вцелить врага хоть за полкилометра. Но Чапа уже знал, что ни за полкилометра, ни даже за триста метров — первым — палить не станет. Если немцы его не заметят — затаится, постарается избежать столкновения. Другое дело, если напорешься на них, как говорится, носом к носу. Так ведь для этого случая автомат и придумали!..

Чапа взял винтовку, ласково провел рукой по цевью. Оно было отполировано бесчисленными касаниями человеческих рук. Подумал: а мне ведь даже в голову не приходило, сколько людей владели ею до меня. Сколько раз ею стреляли в людей. Сколько раз убили… Чапа приоткрыл затвор. Металл был послушен малейшему прикосновению. Патрон на месте. А ведь в ней и впрямь есть что-то такое, отчего чувствуешь себя и значительней, и защищенней… Чапа впервые это ощутил, и это чувство ему понравилось.

Он отставил винтовку, прислонил ее к стволу смереки, снова прислонился к дереву спиной, и долго смотрел, жмурясь от солнца, на узкую долину, удивляясь бесконечному разнообразию зеленых колеров. А потом перевел взгляд — и стал смотреть себе под ноги, на бурые камушки, похожие на кирпичный щебень, только совсем хрупкие: они крошились, если сильно нажать.

Это не моя винтовка, говорил себе Чапа. Была моя — а теперь уже нет. Разошлись наши дорожки. Мы никогда не были близки, да я и не пытался сблизиться, потому что не чувствовал ее. Наш брак был не по любви и даже не по расчету. Так случилось. Ну — записали ее на меня; а я даже номера ее так и не удосужился запомнить. (Чапа чуть было не глянул, какой у нее номер, но спохватился и даже отшатнулся самую малость, почти повернулся к ней спиной, — только бы не видеть ее больше; ведь для того он и сидел здесь: отвыкал от нее.) Теперь она для меня ничем не отличима от миллионов других винтовок, внушал он себе; такая же, как остальные… Но Чапа знал, что это не так, что их связывает бой, который они так и не дали фашистам, могли — но не дали; их связывает тот момент, когда он вел ствол, нацеленный на конного офицера. Офицер ехал боком к Чапе — правым боком, рука заслоняла этот бок, поэтому Чапа перевел прицел на шею офицера, потом на голову, и тут понял, что в голову точно не попадет, потому что офицер покачивался в седле, голова такая маленькая, а ведь еще и упреждение нужно сделать… Чапа тогда решил, что будет все-таки стрелять в бок, но что-то его отвлекло, а потом он увидел, что офицер успел отъехать, и шансов попасть в него почти не осталось…

Удивительно, какими иногда бывают привязчивыми вещи!

Чапа все же выдержал характер — и больше не взглянул на трехлинейку. Я отдыхаю, говорил он себе, я просто присел отдохнуть. Ему удалось отвлечься, а когда он снова вспомнил о винтовке, оказалось, что она уже смирилась со своею судьбой; ее магнетизм настолько ослабел, что теперь его можно было преодолеть без боли. Чапа не стал мешкать. Выцарапал из вещмешка неуклюжую коробку с бритвами. Выгреб винтовочные патроны. Начал было отстегивать от пояса подсумок с запасными обоймами, но вовремя сообразил, что подсумки — очень удобная вещь, мало ли что в них можно положить. Например — карандашик и мелко сложенный листок бумаги. Или перочинный ножик (Чапа видел такой однажды у писаря в штабе полка — с двумя лезвиями, с шилом и консервным ножом, и даже ножницы в нем были — богатая вещь! Чапа не представлял, где такие ножики водятся, но уж если писарь себе добыл, то чем он, Чапа, хуже?). Кстати, можно положить туда и нитку с иголкой; понадобилось что-то зашить — а все под рукой. Чапа освободил подсумки от обойм — и удивился: ведь он еще не поднялся, все еще сидит, и вес патронов пустяшный, — а поди ж ты, насколько полегчало пояснице!..