— Вы здесь человек посторонний, господин генерал, — сказал майор Ортнер, — и на вас может не распространяться тот негласный договор, который пока хранит моих людей. Мне жаль, что вас не предупредили об этом.
— Но я здесь уже минут двадцать…
— Может быть — пока вы шли сюда — русский снайпер был чем-то отвлечен. Может, он отходил помочиться или поесть — откуда мне знать? Но если он увидит, что человек в камуфляже — а таких кроме вас и вашей охраны, господин генерал, в моем батальоне нет никого, — еще и пользуется биноклем… он может испортить ваш «цейсс».
— То есть?
— Он убивает выстрелом в лоб, над переносицей.
— В третий глаз?
— Так точно. В аджна чакру, через которую входят сны.
Господин генерал посмотрели на раненую руку майора Ортнера, но ничего не сказали: мало ли, откуда на войне может прилететь пуля. Однако их лицо напряглось. Очевидно, оне только сейчас поняли нелепость (нет — смертоносность) ситуации, в которой оне оказались. Их хватило на улыбку.
— Насчет снов — это достоверная информация, Ортнер?
— Абсолютно точная, господин генерал.
— Значит, тех, кого ваш снайпер убивает, он лишает возможности в последние мгновения прокрутить в памяти всю ленту жизни?..
— Я об этом не думал, господин генерал.
— Не такая уж гуманная смерть, какой представляется на первый взгляд…
О чем оне думали — нетрудно представить: сейчас никто не мог бы сказать господину генералу, сколько времени им отпущено. Может, вот сколько надо — столько и есть, а может — счет идет на секунды…
Может, на тебя смотрят, как на муху: прихлопнуть? или пусть летит?..
— В здешней ситуации вы эксперт, Ортнер…
Голос господина генерала к концу фразы погас, в нем обнажилась тоска. Как же оне устали за эту ночь…
Молчать было легко. Чтобы не мешать господину генералу, майор Ортнер даже не глядел на них. И не пытался представить, что оне сейчас думают. Угадывать мысли начальства? Извините, я и от своих не знаю, куда деться.
Чего сейчас майору Ортнеру действительно хотелось, так это сходить к лошадям, потрепать их холки, погладить их горячие, вздрагивающие под ладонью крупы, подержаться за их доверчивые морды, поглядеть в их глаза. Потом сводить их к реке на водопой, и смотреть, как они входят в воду и стоят в ней. Может быть — войти в воду с ними. Да, именно так. Войти в воду, неглубоко, но так, чтобы ощущать, как вода обжимает и обтекает ноги, вымывая из них наполняющую тебя темноту, и поливать коней из ведра. Неторопливо зачерпывать и неторопливо лить… Кажется — ну чего особенного? Но именно этого ему сейчас недоставало. Для чего? Даже думать не надо: конечно — для счастья. Точней — для покоя. Впрочем, это ведь одно и то же.
Господин генерал не произнесли больше ни слова. Смотрели на копающих могилу солдат, на холм, который разбухал от зноя. Потом кивнули майору Ортнеру — и пошли к бронетранспортеру. Пошли не быстро и не медленно. Буднично. Это правильно; только будничность имеет шанс не нарушить равновесия. Капитан догнал господина генерала, чтобы проводить, но оне, взглянув на него, отрицательно махнули головой — и капитан возвратился.
— Я еще полежу, — сказал ему майор Ортнер. — Позовете, когда могила будет готова. — Он уже взялся за входной клапан палатки, но вспомнил. — Да! будьте любезны, распорядитесь, чтобы нашли коноводов, ведь кто-нибудь же уцелел. Пусть сводят лошадей к реке. А потом — в безопасное место, в тень.
16. Жизнь и мнения Иоахима Ортнера, майора
В этот день он успел провести еще три атаки.
Первую пришлось начать без подготовки: вдруг появились «юнкерсы» (господин генерал не теряли времени), так что эта атака была почти экспромтом. Редкая цепь пошла, пошла — хорошо пошла! — и шесть МГ ждали, когда можно будет разглядеть за опадающим маревом дыма и пыли амбразуры бронеколпаков — и ударить по ним от души. Но снайперов майор Ортнер на этот раз в дело не запустил, что-то ему подсказало: их можно употребить иначе. Как? Он этого пока не знал, но не сомневался, что узнает. Если есть чувство — будет и мысль. Только не надо торопить с родами. Когда чувство созреет — яблоко само упадет в руку.
Кроме снайперов, в этой атаке не участвовали артиллеристы (это понятно: послать на открытую позицию уцелевших людей означало послать их на верную гибель) и минометчики, потому что для атаки с тыла нужно было перебросить туда солдат, а это было возможно только кружным путем, то есть к этому нужно было готовиться заранее.
Всегда есть шанс. Всегда есть шанс, поэтому, даже если знаешь, что ничего не выйдет — надеешься на чудо. Ну, пусть не чудо, назовем это удачей, как угодно это назовите, но оно есть всегда. Ведь никогда не знаешь всех обстоятельств, даже одной сотой не знаешь, и твой противник в том же положении. Вы как двое бойцов с обнаженными саблями в темной комнате. Ничего не видишь, ничего не слышишь; надежда только на чувство. И удачу.
В этот раз удачи не случилось.
По тем, кто уцелел после атаки, опять не стреляли. Солдаты ждали, что именно так и произойдет, поэтому не спешили вниз, а подползали к раненым товарищам, оказывали им на месте первую помощь. Потом осмелели и отступили пусть и с оглядкой, но почти в полный рост.
— Пошлите людей, пусть подберут убитых, — распорядился майор Ортнер.
По этим тоже не стреляли. Но майор Ортнер знал, что это уже не тот мир, который установился после первой атаки. Тот не вернется никогда. Немыслимый, невероятный, как детство, несовместимый с цинизмом войны (напомним, что майор Ортнер уже успел побывать на других войнах и знал, что такое обычная война), и все-таки тот мир был. И никуда не делся. Потому что остался в душе каждого, кто его пережил. Тот мир отступил (может быть — в другое измерение), ушел навсегда, но тем, кто уцелеет в этой бойне, он будет напоминать, что даже в непроглядном мраке, если хорошо поискать, обязательно обнаружишь каплю света, свидетельство, что рядом есть другая жизнь и другие отношения между людьми.
Итак, напомним, майор Ортнер знал, что и по солдатам, подбирающим трупы, опять не станут стрелять; но это все, единственный зазор, который ему оставили. Когда только что не стреляли по отступающим, это не было памятью о том, что ушло, не было попыткой восстановить утраченное. Защитники дота берегли патроны — вот и все. Майор Ортнер не думал об этом, он это знал; а любое знание, как известно, заслонка: над тем, что знаешь — не размышляешь. Нужно быть гением или очень большой души человеком, чтобы 1) почувствовать, что заслонка тебе мешает, 2) не терпеть (наша обычная реакция), но разглядеть причину дискомфорта — и 3) убрать заслонку. Тогда откроется совсем иное. Не обязательно истина, но дорога к ней. Пусть всего несколько шагов — а все же… Увы, майор Ортнер гением не был, и душу имел… его душа была обычной. Когда он родился — Господь не обратил на него внимания, принял в комплекте, в обойме с другими, может быть, даже не в обойме, а в большущем ящике, куда патронов насыпано без счета. Случись иначе… да что там говорить! — это была бы другая жизнь. Майору Ортнеру не было дано представить — какая именно, и все же одно он знал точно: в той жизни не было бы места скуке.