– Да? – Я почувствовал, что он замялся, что-то было не так.
– Там вот что написано, – продолжил мужчина, – большими печатными буквами. «СКАЖИТЕ, ГДЕ МОИ ЖЕНА И МАЛЫШКА, ДЖЕК УИТМЕН». Крупные буквы и большая стрелка, ведущая к южному входу.
– Господи.
– Я решил дать вам знать, на тот случай, если кто-то будет спрашивать, понимаете ли.
– Спасибо.
– Я прикрыл это оберточной бумагой и заставил козлами, так чтобы все обходили стороной, но мы это обнаружили всего полчаса назад, так что я знаю, что кто-то это видел, видел ваше имя. Я, конечно, не знаю, кто именно, – добавил он. – Еще очень рано, и теперь больше никто этого не увидит.
– Спасибо, – с трудом выдавил я, почувствовав тошноту.
– Мне кажется, что он использовал нечто вроде аэрозольного баллончика, только большого, потому что краски было много, и она впиталась в камень, – продолжил он объяснения, явно тревожась, что его обвинят в том, что он не проявил должной поспешности и не устранил неприятную надпись, адресованную одному из высокопоставленных сотрудников Корпорации. – Речь идет о буквах высотой футов в пять, а шириной примерно в фут, – добавил он. – Я уже послал моих людей их удалять. Но я должен сказать вам, мистер Уитмен, что на это уйдет несколько часов.
– Почему?
– Если бы он написал это на обычном цементе рядом, на улице, то мы бы просто все закрасили, – сказал он уверенным тоном человека, хорошо разбирающегося в своем деле. – Это было бы просто. Но надпись сделана на итальянских мраморных плитах. Их закрашивать нельзя, будет выглядеть ужасно. Не совпадет с черно-белым узором, и все такое. Понимаете, этот камень привозят из каменоломни в Италии, он хорошо отполирован. Но по нему каждый день проходят тысячи и тысячи ног, и полировка изнашивается. Там появились трещинки, углубления и швы, в них глубоко проникла красная краска, так что нужно брать концентрированный хлористый метилен, который в результате химической реакции нагревает краску и заставляет ее расширяться. Тогда ее можно извлечь стальной щеткой. Мои люди заливают им мрамор.
Я встал с постели и пошел в душ, где подставил голову под струю воды.
Когда я оказался у здания Корпорации, то прошел к южному входу. Там работали четверо мужчин из бригады техобслуживания. Они стояли на четвереньках в своих аккуратных рабочих костюмах – синие брюки и спортивные хлопчатые рубашки с логотипом Корпорации на нагрудном кармане. Они установили переносные лампы, чтобы лучше видеть камень. Я подошел ближе.
– Получается? – спросил я у одного из рабочих, стараясь говорить спокойно.
– Угу, – ответил он, не поднимая головы. Химический состав пузырился в трещинах мрамора. – Но смотреться все равно будет плохо.
Я пришел рано – возможно, никто из высокопоставленных сотрудников надписи не видел. Внутри здания такой же усталый мужчина возил по холлу полотер. На тридцать девятом этаже я прошел мимо всех кабинетов, проверяя, кто уже на месте. Было всего четверть восьмого. Несколько секретарш из финансового отдела заваривали кофе: они пришли только что, так что прочесть надпись не могли. Но когда я заглянул в кабинет Саманты, она оказалась у себя: со стянутыми в хвост волосами и выпрямленной спиной она сидела у включенного монитора и стучала ярко-красными ногтями по клавиатуре.
– Джек? – спросила она, не отрывая взгляда от монитора. – Это ты?
– Доброе утро.
Я остановился в дверях ее кабинета, пытаясь мысленно восстановить ее путь на подземке от Ист-Сайда, чтобы определить, с какой стороны она шла от остановки. Коридоры под Рокфеллеровским центром расходились во все стороны. Саманта посмотрела на меня. Ее светлые волосы лежали безупречно, одежда была яркой и безупречной, ноги были длинные и безупречные. Ее левый глаз не был безупречным, и какая-то мысль промелькнула на ее лице, прежде чем она вспомнила, что надо включить улыбку.
– Что? – произнесла она своим высоким голосом. – А, доброе утро, просто доброе утро.
Мне нужно было переключить ее на другую тему.
– Что происходит с герром Вальдхаузеном и его спутниками?
– Мы приближаемся к завершению. То есть мне кажется, что мы приближаемся к завершению. К работе подключились люди из «Саломона» и «Чейза». Примерно через неделю нам надо будет сделать какое-то заявление – как минимум о том, что переговоры идут. Так мне кажется.
– И мы моментально получим пару десятков исков от владельцев акций.
Мы уже обсуждали вопрос о том, как действовать в отношении владельцев акций, которых возмутит международное слияние такой чисто американской организации, как Корпорация.
– О, мы много чего получим! – небрежно бросила она, трогая браслет из золота и слоновой кости, обхватывавший ее запястье. – Но все пройдет хорошо. Как дела с Президентом?
– Он не поддается. А ведь я ему высказал все соображения. Вам не стоит рассчитывать на то, что у меня что-то получится, потому что пока ничего не выходит, понятно? Лучше Моррисону готовиться к схватке с советом директоров. Может дойти до этого, Саманта. Вам нельзя делать никаких заявлений, если их не поддержит Президент чертовой Корпорации.
Она уставилась на меня:
– Ты заметил это безобразие у здания?
Я напрягся:
– Где?
– С южной стороны.
Я пожал плечами:
– Я иду с другой стороны.
– Ну конечно, – отозвалась Саманта.
– Были еще свидания с герром Вальдхаузеном?
– По правде говоря, вчера мы вместе обедали.
Саманта выгнула брови. Я понял, что теперь она знает все подробности сделки: все идет через нее или рядом с ней. Но она была умна и понимала, что не следует меня этим дразнить.
– Надо полагать, Моррисон тобой доволен.
– Его интересует только сделка. Он просит, чтобы я разговорила Вальдхаузена.
– И он говорит?
– Ну, он все время пытается меня расспрашивать. – Она ввела команду «сохранить» и повернулась ко мне. – Он хочет знать, кто за что отвечает. Он даже о тебе спрашивал.
– Обо мне?
– Он хотел узнать, куда ты пропал.
Это меня удивило.
– И ты ему сказала?
– Я ему сказала, что ты выполняешь кое-какую работу для Президента. Он спросил меня, каким образом Моррисон рассчитывает заключить эту сделку без одобрения Президента.
– А ты сказала...
– Я сказала: мы считаем, что сумеем перетянуть его на свою сторону.
– Ах, полно! Он же должен видеть, что Моррисон хочет сбросить Президента с самолета. И как Вальдхаузен это принял?
– Улыбнулся. – Саманта нахмурилась. – Наверное, я ожидала, что он будет добиваться ответа. Казалось бы, ему следовало. Но с другой стороны, если он не настаивает, не бросает нам вызова, то это говорит, что он нас поддерживает. То есть он же умный мужчина, он знает про Президента...