– Мне бы хотелось ненадолго увидеться с Президентом, – сказал я.
– Боюсь, что он занят, – мило проговорила она, словно не помнила нашего последнего разговора в прошлую пятницу. – У него встреча.
Я посмотрел на нее:
– Неужели?
– Он на переговорах.
На этот раз мне не хотелось говорить гадости.
– Я точно знаю, с кем именно у него встреча, и поэтому уверен, что мне можно с ним переговорить.
Миссис Марш выгнула брови:
– Я в этом сомневаюсь.
– Ему чистят ботинки.
Красные губы миссис Марш приоткрылись, и я воспользовался моментом, чтобы пройти мимо нее в кабинет Президента. Он сидел там, читая все тот же переплетенный томик Троллопа, а Робинсон чистил ему ботинки.
– Доброе утро, – поздоровался я. – Вы не могли бы уделить мне несколько минут?
Президент повернул голову.
– Отлично! – воскликнул он так, словно это была его собственная идея. – Давайте поговорим. О чем? О чем угодно. Не знаю, как вам удалось пройти мимо миссис Марш. Наверное, она хорошего о вас мнения.
Робинсон встал, закончив чистку, и кивнул.
– Спасибо, Фредди.
Наверняка Робинсон помнил наш разговор в прошлую пятницу. Не глядя на меня, он ушел.
– Итак, – начал Президент.
Миссис Марш вошла в кабинет в своих удобных туфлях, посмотрела на меня с приторной вежливостью и положила перед Президентом какие-то бумаги.
– Это – согласие адвоката, – пояснила она свистящим шепотом, – надо подписать в трех местах... так... И письмо профессору Заксу...
– Тому историку?
– Да.
– Мы пожертвовали те книги, которые он просил?
– Да.
Президент посмотрел на меня:
– Поразительный тип. Двадцать лет назад я купил в Лондоне редкую книгу о парижских куртизанках восемнадцатого века – и он меня разыскал.
– Вот письмо с отказом мистеру Хитту, – тихо продолжила миссис Марш.
Она стояла рядом с Президентом в своей отбеленной блузке, от нее пахло мылом.
– Этот парень, – пояснил Президент, – ведет шоу на некоммерческом телевидении, сплошные разговоры. Я не могу в нем участвовать. Он для меня слишком умен. – Он снова вернулся к разложенным перед ним письмам. – А это – президенту университета?
– Да.
– Здесь? – спросил он.
– Да. – Он подписался там, куда она показала. Она управляла его жизнью. – Машина уже внизу, – сказала она.
– Я забыл, что мне надо уходить, Джек. Почему бы вам не поехать со мной до вертолетной площадки? – Он взял свой портфель. – Я буду рад компании.
– Куда вы направляетесь? – дружелюбно спросил я.
– Я буду говорить речь в колледже моей внучки.
– Какая тема?
– Еще не прочел, что мне приготовили. Глобализация, меняющаяся экономика Америки, как обычно, знаете ли. Сиюминутная мудрость. Хорошо испеченная.
Мы спустились на лифте в гараж. Президент молчал.
– Вы понимаете мою задачу? – решился я спросить. – Почему мне нужно с вами поговорить?
Он смотрел, как мелькают красные цифры с обозначением этажей.
– Нет, не думаю.
– Мне поручили представить вам некую тему. Мы начали разговор тем вечером.
– Не помню, – сказал он.
Возможно, он действительно не помнил. В тот вечер он чертовски много выпил – и, возможно, продолжил пить после моего отъезда. Его машина уже ждала у лифта со включенным двигателем, и мы сели в нее лицом друг к другу. Через минуту мы уже ползли среди машин в сторону Ист-Сайда.
– Как вы, конечно, знаете, – начал я, – в мире появилось много новых потенциальных рынков. Некоторые из этих рынков уже широко открыты, другие – нет. Несколько других международных компаний имеют хорошие дополнительные рынки. Я имею в виду – дополняющие наши.
– Мы об этом говорили?
– Да.
– Не помню.
– На самом деле вы начали говорить, что...
Веки Президента опустились, и я не знал, не пытается ли он ввести меня в заблуждение.
– Я ничего не говорил о терроре? – спросил он спокойно. – Чего-то в этом роде?
Машина проползла мимо Третьей авеню и остановилась на светофоре. Мы смотрели на женщин, которым ветер раздувал юбки и приклеивал их к ногам. Я обожаю у женщин эту лощинку внизу живота. Президент тоже разглядывал женщин. Я решил действовать.
– Мне нужно поговорить с вами о предполагаемом слиянии нашей компании с «Фолкман-Сакурой», – сказал я. – Вот почему меня направили к вам. Вы это знаете. Но по-моему, вы не хотите об этом говорить...
– Знаете, – прервал меня Президент, – я кое-что сегодня понял. Я понял, что неопределенность тоже подчиняется физическим законам. – Он придерживал меня, как боксер, который входит в клинч, чтобы противник не мог наносить сильные удары. – Неопределенность – назовем это риском – переходит от одного организма к другому. Это – основа страхования, но у нее есть... есть некая трудноуловимая пластичность. Мы можем переносить риск от одного человека к другому, мы управляем другими людьми так, чтобы они взяли на себя наш риск... – Он разглядывал пешеходов на тротуаре. – Мы...
– Я прошу, чтобы вы уделили мне час, – не отступал я. – Максимум полтора. На этой неделе. Я приведу вам мои аргументы. Мне поручили сделать это.
– Нет, – холодно возразил он. – Вам надо делать то, что я вам скажу. Говорить, если потребуется. Молчать, если потребуется.
Разозленный и пристыженный, я отвернулся к окну. Машина ползла к Ист-Ривер. Мы подъехали к вертолетной площадке, Президент ждал, когда его багаж занесут в вертолет. Он достал сигарету и сунул ее в рот. Вертолетные двигатели завыли. Его холодные голубые глаза встретились с моими.
– Вам нравится так меня дергать? – выпалил я.
– Нет, – ответил он. – Это очень неприятно. Но ваш мистер Моррисон пытается, как вы выражаетесь, дергать меня. - Он пригнулся за открытой дверцей машины и прикурил сигарету. – Я бы предпочел сказать «трахать». Это было бы более правильным выражением. Мистер Моррисон хочет трахнуть меня. Это гораздо важнее, вам не кажется?
Мне стало страшно.
– Один час, – сказал я. – Всего один час, вы и я, без миссис Марш.
– Вы произвели на нее очень плохое впечатление.
– Один час.
Президент посмотрел на свою сигарету и глубоко затянулся, щурясь от дыма, который он резко выпустил после затяжки. Он сказал:
– Вам уже назначено. Во вторник вечером, в шесть. А тем временем я бы сказал, что понял, почему вас направили ко мне, а вам, мой перепуганный друг, следовало бы сообразить, почему ко мне направили вас.