Утро началось с того, что кто-то стал хлопать мне по плечу. А потом крошечный палец уткнулся в мою в руку. Я открыл глаза: Мария, стоя у моей кровати, ждала, чтобы я на нее посмотрел.
– «Улица Сезам» идет?
– Ох, доброе утро, – прохрипел я.
– Доброе утро, Джек.
Я зажмурился:
– А как тебя зовут?
– Мария!
Она толкнула меня, заставляя перевернуться на бок. Волосы у нее были расчесаны и собраны сзади двумя красными пластмассовыми заколками.
– Мария... а дальше?
– Мария Салсинес.
– Ты хочешь смотреть «Улицу Сезам»? – спросил я.
– Нет!
– Мне нравятся твои сережки. Крошечные золотые гвоздики.
– А мне нравятся... нравятся... нравятся твои смешные волосы!
У нее на футболке остались крошки хлопьев.
– Ты на завтрак ела оладьи?
– Нет! – ответила она весело, сцепив за спиной руки и раскачиваясь на одной ножке.
– Ты ела шоколадное мороженое?
– Нет!
– Мария! – окликнула ее Долорес снизу. – Спускайся!
– Все в порядке! – крикнул я в открытую дверь.
– Ей не следует вас беспокоить.
Я повернулся к Марии:
– Вы надоили себе молока на завтрак?
– Нет, не надо говорить глупости!
Она попыталась взобраться на кровать, и я ей помог.
– Почему ты спишь как большой пес? – спросила Мария, усевшись на кровать и чуть подпрыгивая.
– Потому что устаю.
– Почему?
– Потому что хожу на работу.
– Мария! – возмущенно крикнула Долорес. – Немедленно спускайся!
Мария не реагировала на приказ матери.
– А что ты на работе делаешь?
– Корчу всем страшные рожи.
– А вот и нет! Ты говоришь по телефону.
– Правда.
– Ты женишься на маме?
Я не знал, как на это ответить.
– Она уже замужем за твоим папой, – сказал я.
При мысли об этом Мария нахмурилась. Ее темные глаза затуманились, словно она пыталась что-то понять.
– Он... он был... Мы ушли, потому что он очень плохой, - сказала она себе.
Ее недоумение и желание объяснить себе случившееся меня смутили. Я вспомнил собственную растерянность, когда я ребенком понял, что мои родители расстались.
– Как ты думаешь, мне стоит съесть завтрак? – спросил я, надеясь ее отвлечь.
Личико Марии посветлело.
– Нет! Он слишком горячий!
– Но я устану, если не позавтракаю. – Я вылез из-под одеяла, встретив утро в странном костюме – пятнистой футболке и тренировочных брюках. – Ты ела на завтрак овсяные хлопья?
– Да! – сказала она. – А как ты узнал?
– Мне рассказал крошечный жучок.
– Неправда!
– У тебя в хлопьях были изюминки, так?
– Да, – медленно ответила она.
– Ну так одна была не изюминка: это был жучок, который за тобой наблюдал. А когда ты отвернулась, он вылетел из тарелки, поднялся ко мне и рассказал, что ты делаешь.
Мария поискала на моем лице улыбку.
– Это правда? – спросила она.
– Возможно.
– У тебя мохнатый живот! – воскликнула она.
– Это потому, что мой дедушка – старый мохнатый медведь.
– Нет! – восторженно воскликнула она.
– Мне надо принять душ и одеться, – сказал я. – Ты скажешь своей маме, что я через несколько минут спущусь вниз?
– Нет! – Ее взгляд был открытым и счастливым. – Ладно.
Когда я через четверть часа спустился по лестнице, Долорес была на кухне, а девочка стояла на табурете у мойки.
Мария посмотрела на мать:
– Мама, у меня в овсянке ведь не было жука?
Я почувствовал запах яичницы.
– Нет, – ответила она. – Кто тебе сказал такую смешную вещь?
– Джек.
Она посмотрела на меня и улыбнулась взрослой улыбкой.
– Он шутит. Он все это придумал.
– Садитесь, – велела она, махнув лопаточкой.
– Разве у меня в холодильнике были яйца?
– Нет. Мы с Марией выходили, пока вы спали. Они здесь дорогие.
– Кореец-бакалейщик знает, что люди готовы платить.
– И я позаимствовала двадцать долларов, которые лежали в блюдце, – сказала она. – Вам нужна еда. У вас было так мало...
– Отлично.
– Я на все взяла чеки! – яростно заявила она.
Она вручила мне бумажку. Я смял ее и бросил в мусор.
– Я уже несколько месяцев не ел яичницу, – сказал я ей. – Я по ней соскучился.
Она поставила передо мной тарелку.
– У вас было четыре коробки хлопьев. Несвежих. Нельзя каждый день есть холодные хлопья.
– Почему нельзя?
Я взял вилку.
– Потому что это нелепо!
Я заметил, что она чуть заметно улыбнулась.
– Ах да. Но, видите ли, я – человек нелепый.
– Нет, – сказала Долорес, ставя передо мной стакан апельсинового сока. – Не думаю.
Спустя час в книжном магазине подземного перехода на площади Рокфеллера, который вел в здание Корпорации, я купил испанский словарь и учебник грамматики. Испанский – легкий язык по сравнению с немецким. Глагольные окончания проще, слова больше похожи на английские. В перерывах между ранними звонками я переводил переписанное послание. Я как раз занимался этим, когда в мой кабинет завернула Саманта на своих высоких каблуках.
– Вот и я! – объявила она, поднимая чашку кофе.
– Ну и как там герр Вальдхаузен? – спросил я.
– О, мы просто выпили. - Саманта кокетливо взмахнула рукой. Она, как всегда, отлично выглядела в своем аккуратном деловом костюме, с безупречным маникюром и приглаженными волосами. – Он совершенно не такой мужчина, каким кажется. Не такой, как на встрече. Мы очень долго разговаривали. У него неудачный брак, его жена изменила ему с мужчиной, который возит их детей в школу, и он очень расстроен. Я его выслушала.
– Выслушала?
– Не глупи. Мы просто выпили.
– Мне пришлось защищать твою репутацию.
– М-м-м? – спросила она, отпивая кофе.