Князь. Записки стукача - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Радзинский cтр.№ 21

Он еще говорил… много говорил…

Я слушал его с большим интересом. Этот умнейший человек говорил то, что внутри меня самого часто говорит другой голос… Голос папа´…

Я сделаю Победоносцева главным наставником

Саши…

Однако возвращаюсь в ужасный день.

Осмотрев опальные картины, поехал на прогулку в Летний сад.

По дороге заехал в Мраморный дворец к Косте.

На лестнице у мраморных статуй меня дожидалась Костина жена.

Очень хороша, похожа на Марию Стюарт со старинного портрета… пока не начинает говорить. У нее гортанный хрипловатый голос. И к тому же ужасный французский. Как важен голос для женщины…

Вот у нее такой нежный голос.

Между тем Санни (Александра Иосифовна, супруга Константина Николаевича) шептала хрипло удивительные вещи:

– Я очень рада, что Ваше Величество приехали. Костя не велел вам говорить… Его Высочество, как известно, великий борец с суевериями… Но я обязана рассказать… Нам всем следует быть настороже. Дело в том, что вчерашней ночью вот в этой спальне появился он… Сейчас вам все доложит Никола…

По лестнице уже сбегал старший сын Кости.

Как хорош, мерзавец, – красавец, истинный гвардеец, украшение правого фланга. Впрочем, мой Никс не хуже… Был не хуже… Никак не научусь говорить о нем в прошедшем времени…

Красавец Никола недавно вернулся из Парижа. Костя рассказал на днях, что он полон впечатлениями – парижские музеи, театры совершенно зачаровали юношу. Но на днях я получил донесение французской полиции… Они рассказали: Никола в Париже не был ни в одном музее, ни в одном театре, зато усердно посещал притоны, где курят гашиш. И разнообразные бордели, порой самого опасного свойства, где девки могут заразить смертельными болезнями… При этом ловко дурачил приставленных к нему наших агентов… Но французских не провел. По-своему я люблю Николу, хотя, думаю, от него всем нам будет много хлопот!

Я уже собрался показать донесение счастливому отцу… Представил, как бедный Костя вздохнет, пообещает строго с ним поговорить. Но как ему с ним говорить, если сам он открыто живет с балериной…

Да мы все… с большими грехами. Маша права.

И тут мне показалось, что я не без радости готовился рассказать Косте о Николе… Неужели мщу за то, что мой Николай был, а его – есть?

Я решил не показывать французское донесение!

Никола начал рассказывать:

– Вчера ночью я поздно вернулся… – (нетрудно догадаться откуда). – И шел к себе через Белый зал. И посреди огромного зала в лунном свете… стоял он! – У Николы от возбуждения в глазах были слезы. – Император Павел Петрович, – шептал Никола, – в ночной рубашке… с кружевным воротом и большим пятном крови. Увидев меня… растворился в стене.

– Никола был ни жив ни мертв… от страха весь пропотел, – добавила Санни неприятным голосом..

– Я так и знал! – на лестнице показался Костя. – Опять эти бабьи рассказы. Как их любит моя жинка!

Он придумал звать ее простонародно – «жинка». Я не могу слышать это слово. Хотя мне показалось, он нарочно не вышел меня встречать, чтобы дать Николе рассказать.

Но Санни не унималась:

– Ваше Величество, что вы на это скажете?

Я пожал плечами и сказал, что могу лишь позавидовать Николе. Мне приходилось видеть нашего деда только на дурных портретах.

Но, несмотря на шутку, на душе стало смутно.

И это видение – дед в кровавой рубашке посреди бесконечного зала с мраморными колоннами – в лунном свете…

Можно представить, как я об этом вспомнил всего через какой-то час!..

И я поехал в Летний сад навстречу выстрелу.

В Летнем саду я гулял с молодыми Лейхтенбергскими. Рассказывал им смешные истории из детства – о проказах их матери, моей сестры Машеньки… когда увидел её.

День был ослепительно солнечный… В сопровождении горничной она шла по Летнему саду… Точнее, летела. Она была в маленькой шубке. И, сорвав меховую шапочку, радостно кричала:

– Ах, Дуняша, до чего же хорошо!

Солнце сияло. И лицо ее, запрокинутое к солнцу, тоже сияло!

Я вмиг торопливо распрощался с милыми родственниками. Думаю, с трудом скрывая улыбки, молодые люди отправились к карете в сопровождении моего адъютанта.

А я, избавившись и от них, и от адъютанта, быстрым шагом догнал её.

Гулявшие – их было немало в этот солнечный день, – обнажив головы, глазели на нас…

Она сказала:

– Дуняша, подождите меня здесь.

Дуняша отстала, села на скамейку.

Мы вошли в пустую аллею…

– Я хочу сегодня вечером показать вам картины… Это маленькая выставка во дворце…

– Какие картины… какая выставка? – отчего-то смеясь, спросила она.

И тут, потеряв голову, я наклонился к ней. И она, поднявшись на цыпочки, схватилась за мои плечи, поцеловала…

И зашептала:

– Я так люблю вас сегодня, что даже пугаюсь…

И, держа шапочку в руках, опрометью, как мальчишка, пустилась бегом по аллее… Каштановые волосы скрылись за поворотом…

Постоял, все еще чувствуя ее детское ясное дыхание, ее губы. Как был счастлив! Не знал тогда, что всего через несколько минут…

Помню, шел по аллее к выходу и улыбался…

Мне минуло сорок, когда увидел её. Я прибыл на маневры под Полтавой. Остановился в поместье моего флигель-адъютанта князя Михаила Долгорукого. Славная древнейшая фамилия. Они Рюриковичи, в их роду святой Михаил Черниговский и основатель Москвы Юрий Долгорукий…

Помню, как после ужасного обеда отправился погулять по огромному парку. И вдруг навстречу мне идет совершеннейшая кукла – в белых панталончиках, в розовом капоре, из которого вывалилась тяжелая каштановая коса…

На мой вопрос:

– Как тебя зовут? – кукла ответила незабываемо:

– Екатерина Михайловна.

Ей было тогда одиннадцать лет!

– А что ты здесь делаешь?

– Ищу Императора, – все так же важно сказала она.

За завтраком усадил на колени маленькую красотку. Она вдруг совершенно покраснела, стала пунцовой, и я… почувствовал грешную тяжесть ее тела… И тоже покраснел.

На следующий день я уезжал. И в саду снова встретил её. Это было смешно, но она меня явно ждала.

– О вас плохо заботятся, Ваше Величество, – сказала она, глядя на меня зелеными газельими глазами, – немедля выговорите камердинеру – у вас сорочка несвежая.