— Правительство США давало убежище мусульманам?
— О да. Боюсь, что так. Думаю, теперь все они мертвы, или почти все. Они были самыми худшими.
— Что вы имеете в виду?
— Что я имею в виду, Курт? Дивизию СС «Ханджар». Она весьма известна. Точнее, печально известна. Ты наверняка изучал историю своей страны. Эта дивизия целиком состояла из мусульманских отрядов.
— Мусульманские нацисты?
— А почему бы и нет? Но мне кажется, им не особенно доверяли. И чтобы доказать свою верность, они действовали с особой жестокостью. А это о чем-то да говорит. Их ужасающее поведение приводило в смятение даже немцев и итальянцев. Сотни тысяч людей, в основном сербов, но также евреев и цыган, были уничтожены, и «Ханджар» возглавлял эту резню. Они убивали и калечили людей, сбрасывали со скал их детей. Страна превратилась в сплошное кровавое месиво, как и сейчас. Думаю, после войны мы взяли некоторых из них.
— Вы помните фамилии?
— Твоей там не было, если ты об этом.
— Нет, нет. Меня не это беспокоит. Я просто хотел сказать... — Я не знал, что ответить. На улице возникла большая пробка. Шум машин меня раздражал. — Я хотел сказать, что они не могли быть по-настоящему верующими мусульманами.
— Почему? Насколько я помню, даже муфтий в Иерусалиме оказался как-то замешан в этом. Но, возможно, речь шла скорее о политике, чем о религии. Думаю, они заглядывали в Коран лишь для того, чтобы использовать его как шифровальную книгу.
Вой сирен на улице усиливался, прорываясь сквозь закрытые окна и стопки книг в кабинете Джорджа, сея панику. Джордж встал и посмотрел в окно.
— Какая большая пробка, — заметил он.
В офис заглянула секретарша.
— Кто-то устроил взрыв во Всемирном торговом центре, — сообщила она.
Я не мог сдвинуться с места. Кровь отлила от головы и рук, лицо и руки стали покалывать.
— Сколько людей пострадало? — спросил Джордж.
— Много. Но пока точно неизвестно. Это ужасно. Просто ужасно!
Джордж, не обращая на меня ни малейшего внимания, включил радио и стал искать свою любимую радиостанцию.
— Простите, — сказал я. — Мне нужно сделать несколько звонков и узнать, как дела у моих друзей, которые там работают.
Я спустился по лестнице, вышел на Парк-авеню и завернул за угол. Здесь меня ждал лимузин с тонированными стеклами. Я сел на переднее сиденье. Рашид был за рулем.
— Мы принесли огонь. — Я никогда не видел Рашида таким возбужденным и счастливым. — Теперь очередь за наводнением и чумой.
Слова застряли у меня в горле, и я боялся, что себя выдам. Меня постоянно предавали. Я хотел все обдумать, о многом расспросить Рашида, но в голову ничего не приходило.
— Завтра я уезжаю, — сообщил он.
— Уезжаешь? Из страны?
— Я уезжаю.
— Я... ты никогда не говорил мне... Торговый центр.
— Я держал эту операцию в секрете. Как и нашу.
— Нашу, — повторил я.
— Нашу, — улыбнулся он.
— Что теперь?
— Пока без изменений. Азиз сказал, что все готово. Остается ждать. А когда придет время, — действовать. Ничто не в силах помешать замыслам Аллаха. — Он пожал мне руку и некоторое время подержал ее. Наверное, почувствовал, какая она холодная. — Маасалама, — сказал он.
Я вышел из машины, едва не споткнувшись о бордюр. У меня хватило ума не провожать глазами его автомобиль, медленно пробиравшийся через пробку. Я вернулся в Совет.
— Боже, Курт. О Господи! — воскликнула Шанталь, когда я встретил ее на лестнице. — Ты знаешь, какой сегодня день?
— Какой?
— Ровно два года назад армия Саддама Хусейна была разгромлена в Кувейте! Два года назад. По-твоему, это ничего не значит?
Часть 5
Господин миров
Пусть лучше впаду в руки Господа, ибо весьма велико милосердие Его, только бы не впасть мне в руки человеческие.
Первая книга Паралипоменон 21:13
Библия. Ветхий Завет
Попаду я в ад, спросит меня черт:
— Чем ты жил, солдат? Чем платил за счет?
Я ему тотчас дам простой ответ:
— Тем, что отправлял души на тот свет.
Строевая речевка воздушно-десантных рейнджеров США
Глава 26
До Судного дня оставался один день.
В предрассветной мгле я стоял посреди парка, обратившись лицом к юго-востоку, и готовился к молитве. Мои лицо и затылок были влажными после омовения, а воздух — холоден и свеж. Ветви деревьев, еще неделю назад голые, как скелеты, стали постепенно оживать, и лес наполнился запахом зелени. Смутные очертания небоскребов поднимались над верхушками деревьев, как огромный частокол. «Господи, как же прекрасна жизнь», — подумал я. «Во имя Аллаха, — я стал читать про себя молитву, — Милостивого и Милосердного. — Слова наполняли меня особой радостью, которая заставила улыбнуться. — Хвала Аллаху Господину миров; Милостивому и Милосердному; Царю в День Суда». Я еще раз повторил эти строки, чтобы успокоиться, а затем снова прочитал молитву.
В тот день, пробегая после молитвы в утреннем тумане, я чувствовал себя как человек, долгое время просидевший в заточении и наконец-то вырвавшийся на свободу. Всю свою жизнь я хотел испытать подобное чувство. Казалось безумием, что это произошло именно так. Тем февральским днем все, что я считал родным, оказалось разрушено, втоптано в землю, уничтожено. Как будто мои родители заново умерли для меня, а вместе с ними и я. Я оплакивал их с особой горечью в сердце. В следующие два дня я был настолько подавлен, что до сих пор удивляюсь, почему Шанталь не выгнала меня из квартиры. Но она не сделала этого. Она выслушивала меня. И в те редкие моменты, когда ко мне возвращалась способность мыслить, меня удивляло ее поведение. Она не давала мне советов. Не осуждала. Просто слушала. Как будто я оказался на дне океана, смотрю наверх, туда, где тонкая серебряная пленка воды соприкасается с воздухом, и знаю, что никогда не доберусь до нее. Но однажды тебе удается пробраться к солнцу и воздуху. И я это сделал.
Но, несмотря на скорбь, я сказал ей далеко не все. Я рассказывал Шанталь о моих отце и матери, о том, как я открыл для себя ислам. Я думал, что она придет в ужас, но ошибся. Я рассказал о кузине моей матери — монашке — и о пустой деревне моего отца, если это была его деревня. Шанталь могла задать много вопросов, например, почему я не рассказал ей обо всем раньше, но не стала. Как будто она уже все знала или догадывалась, хотя и не признавалась в этом. И наконец, я рассказал ей о том, что узнал от Джорджа о «Ханджар». На мгновение в ее взгляде промелькнуло отвращение, и я отстранился от нее. Я видел, что она пытается взять себя в руки. «Ты не знаешь, было ли это на самом деле, — успокоила она меня. — А если и было, то вы с отцом — разные люди». Не думаю, что она верила в то, что говорила. Да и я не верил. Но в тот момент мне просто необходимо было услышать именно эти слова, и после этого мое доверие к Шанталь только возросло. Но я ничего не рассказал ей о Рашиде. Ничего.