Я стал быстро подниматься на холм. На мгновение различил запах кофе и заметил маленькое кафе. Еще не было и четырех часов дня, но внутри уже зажгли свет. Люди толпились около входа. Многие из них — в форме.
Приближаясь к собору, я все ускорял шаг. Низкие облака проплывали над его шпилями, и я почти не видел огней. Посреди площади в центре фонтана на пьедестале стояла золотая статуя Девы Марии. Позади меня резко затормозила машина. Я кивнул головой, извиняясь, и подошел поближе к фонтану с Девой, продолжая смотреть вверх. Острокрылые птицы разрезали туман и уносились в свои гнезда, спрятанные высоко на шпилях собора. Там, наверху, было что-то еще, сквозь облака я видел их очертания, похожие на острые когти. Ветви? Растения пустили корни на треснувших камнях. Влага, мох и птичий помет веками скапливались на этих башнях, которые, возможно, старше самой Америки. Мне казалось это невероятным. И с каждой стороны на башнях — циферблаты часов — темно-красные, покрытые ржавчиной. Они выглядели такими старыми, что вряд ли работали, и я заинтересовался, когда и почему они остановились. Возможно, с этим связана какая-то легенда: землетрясение или война, революция или казнь, о которой я никогда не слышал. Я предположил, что кто-нибудь из посетителей кафе на другой стороне улицы сможет мне это объяснить.
Голод снова заявил о себе. Я посмотрел на свои электронные часы: четыре восемнадцать. Потом снова взглянул на шпили: четыре двадцать. Часы работали! Они показывали точное время. Несмотря на скрипящие механизмы и ржавые циферблаты, все часы продолжали исправно работать. Они не остановились. Но я не сразу это понял и испытывал некоторую тревогу и смущение. Место представлялось мне совершенно чужим.
Изморось и туман касались кожи вокруг глаз и короткой бороды, которую я не сбривал уже дня два. Холод каменной мостовой стал пробираться сквозь подошву ботинок. Я устал и хотел зайти куда-нибудь погреться. Но кафе уже не выглядело таким приветливым. Я не чувствовал достаточной уверенности, чтобы войти туда и заговорить с незнакомыми людьми. Да и на каком языке с ними разговаривать? Не стоять же молча у барной стойки. Я посмотрел название улицы. Пора найти кузину Анну. Может, мне все-таки удастся это сделать. И тут напротив меня, на воротах справа от собора я прочитал адрес: Каптол, 31. Это же то самое место! А я стоял здесь и даже не знал об этом!
Монашка с полиэтиленовым пакетом, полным продуктов, как раз подошла к воротам. Я приблизился к ней, когда она отпирала дверь, чтобы войти внутрь.
— Простите меня.
Она посмотрела на меня так, словно я маленький мальчик, который по ошибке забежал в чужой класс. Но я не понял ни слова из того, что она мне ответила.
— Анна Коромица? — спросил я.
— Анна?
Я кивнул. Она заговорила, а я беспомощно пожал плечами. Она снова заговорила и подняла руку, указывая, что я должен оставаться на месте, затем вошла и закрыла за собой дверь. Прошло минут десять, может, меньше. Мне надоело ждать, и я снова пошел рассматривать шпили собора, чувствуя, как постепенно проходит волнение, которое я испытал, когда монашка узнала имя Анны. Если она действительно его узнала.
— Вы спрашивали Анну Коромицу? — раздался мужской голос. Я не слышал, как открылась дверь. Передо мной стоял невысокий, седой и немного тучный мужчина с сальными волосами и в свитере из грубой шерсти, который сидел на нем как-то неуклюже, как будто утром он надевал его в спешке и забыл расправить.
— Она моя родственница, — сказал я.
— Кто вы?
— Куртовиц, — я протянул ему руку, — моя мать — Мэри Юнковиц, кузина Анны Коромицы.
Он не потрудился представиться.
— Юнковиц?
— Да.
Он слегка задумался, словно пытался вспомнить, где слышал это имя. «Входите», — предложил он. Я думал, он отведет меня в какую-нибудь комнату. Но едва мы вошли в холл, как он остановил меня у порога, а сам поднялся по лестнице и исчез.
По крайней мере здесь было теплее. Я почувствовал едва уловимый запах вареной капусты. В дом вошли две монашки. Они посмотрели на меня так, будто я был курьером, ожидающим пакета. Затем поднялись наверх. Я решил, что, может быть, одна из них — Анна. Пытался привыкнуть к мысли, что встречу родственницу в монашеском одеянии. Наконец мужчина подал мне знак подниматься наверх.
Я последовал за ним по длинному коридору с множеством комнат, похожих на маленькие кабинеты и классы для занятий, затем мы поднялись еще по одной лестнице. Запах тушеной капусты усиливался. Мы вошли в кухню. Худая женщина со строгим лицом сидела за деревянным столом и чистила картошку. Ее голова была покрыта простым серым платком. Я не мог определить, кто она — обычный повар или монашка в рабочей одежде.
— Анна Коромица, — сказал неряшливый старик.
Женщина вытерла пальцы о тряпку. Ее кожа была холодной и безжизненной на ощупь, когда мы обменивались рукопожатиями. Я заговорил, а она продолжила чистить картошку.
— Я очень рад, что нашел вас. — Она кивнула, когда старик перевел ей. — Моя мама всегда хотела посетить Загреб. Она много рассказывала мне об этом месте. Здесь очень красиво.
Она снова кивала, слушала, чистила картошку, а потом стала говорить переводчику.
— Она спрашивает, как чувствует себя ваша мама.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с духом.
— Мама умерла. Почти два года назад. Я думал, что Селма или Джоан написали вам.
Анна Коромица оторвала глаза от картошки, посмотрела вверх и обратилась к старику.
— Она говорит, что это очень печальная новость, и хочет узнать, умерла ли ваша мать в мире с Господом.
Эта женщина приходилась всего лишь кузиной, но мама часто рассказывала о ней, когда получала рождественские открытки. Я не помню, что именно. Тогда я не придавал этому особого значения. Но смысл заключался в том, что она считала кузину Анну своей семьей. И говорила, что та очень религиозна.
— На то была Божья воля. — Я искренне надеялся, что мы найдем другие темы для разговора. Кузина Анна кивнула и заговорила короткими фразами. Старик переводил простым языком. Не думаю, что в процессе перевода было что-то потеряно. Я признался, что у меня нет жены и детей.
— Почему? — поинтересовалась она.
— Еще не нашел свою женщину. — Я отдавал себе отчет в том, что ее это не очень интересует, но постарался объяснить поподробнее. — Я хотел бы. Но моя работа, моя жизнь не позволяют мне...
Анна сказала что-то старику, потом встала, отнесла картошку к плите и бросила ее в кастрюлю с кипящей водой. Вернулась и встала около стола. Это был намек, что мне пора уходить.
— Пожалуйста, переведите, — попросил я старика. — Объясните, что я хотел бы обзавестись семьей, но служил в армии, и это трудно для солдата вроде меня. Но я вернулся сюда, чтобы найти семью, которая у меня еще осталась. И я обязательно...