Благородный топор. Петербургская мистерия - читать онлайн книгу. Автор: Р. Н. Моррис cтр.№ 38

— Вы в своих показаниях изволили утверждать, что те двое меж собой повздорили?

— Я? Да Господь с вами, — отмахнулся Осип Максимович. — Меня и в городе-то не было. Я в восьми сотнях верст отсюда находился. Вот Вадим Васильевич, говорят, что-то там слышал.

При упоминании своего имени Вадим Васильевич слегка насторожился.

— Ах да, точно, — спохватился Порфирий Петрович. — Помнится, Анна Александровна мне говорила, что вы, кажется, были на тот момент в Оптиной пустыни. Вы, выходит, человек набожный?

Порфирий Петрович со значением посмотрел на икону, прилаженную в одном из углов.

— А что, вы находите это предосудительным?

— Вовсе нет. Просто смею полагать, что некоторые из ваших авторов, извините, — отъявленные безбожники.

— Почему, коли дело закрыто, вы вообще донимаете нас всеми этими расспросами? — неприязненно спросил вдруг Вадим Васильевич баритоном еще более звучным, чем во время недавнего спора.

— Вадим Васильич, дорогой вы мой, — одернул коллегу Осип Максимович, глянув на него с укоризной.

— Да я вовсе не о том деле расспрашиваю, — Порфирий Петрович затрепетал ресницами, — а так, из интереса. Вы правы, то дело закрыто. Однако я пришел потолковать с вами о другом, с позволенья сказать, происшествии. Я сейчас расследую исчезновение некоего Алексея Спиридоновича Ратазяева.

Наступила пауза. После чего Вадим Васильевич сказал:

— Нам такой неизвестен.

— А вам, Осип Максимович? Может, вы что-нибудь от себя скажете?

— А я, кстати, где-то это имя слышал. Ратазяев. Хм. Не из актеров, часом? Да-да, кажется. Я его, сдается мне, видел в какой-то постановке. Вы ту пору, Вадим Васильич, не застали, — снисходительно улыбнулся он коллеге. — Ратазяев, Ратазяев… Да, определенно был такой актер, к тому ж достаточно известный. А потом, кажется, что-то с ним такое случилось. Не то пьянство его сгубило, не то еще какая напасть.

— Так вот, именно он и исчез.

— А мы-то, собственно, здесь при чем? — спросил Вадим Васильевич, выпрямляясь наконец в полный рост.

— Имя его упомянуто в одном документе, принадлежащем Горянщикову. Там, помимо этого, значится еще один господин, некто Константин Кириллович Говоров. — Вадим Васильевич на это лишь с тягостным вздохом захлопнул книгу. Осип Максимович бесцветно улыбнулся. — Горянщиков был с вами связан постольку, поскольку выполнял для «Афины» определенную работу. Кажется, он и непосредственно перед убийством делал для вас какой-то перевод?

— Да, определенно. «Философию нищеты» Прудона. — Осип Максимович удрученно вздохнул.

— У него также был найден ряд философских трудов, изданных «Афиной». Все произведения переводные. Видимо, его работа?

— Молешотт, Бюхнер, и Фохт с Дюрингом, — перечислил по памяти Вадим Васильевич. — Да, книги все в его переводе.

— Вот-вот, именно они, — кивком оценил его памятливость Порфирий Петрович. — Так что, как видите, Ратазяев некоторым образом увязывается с Горянщиковым. А тот, в свою очередь, невольно выводит меня к вам.

— Вы говорите, Ратазяев исчез, — заметил Осип Максимович раздумчиво. — А по мне, так это обычное дело, для нашего-то города. Может быть, он вообще взял да и перебрался в ту же Москву, и концы в воду. Или вон на Выборгскую сторону. А старые порочащие связи да знакомства попросту порвал, чтоб не отягчали новую жизнь. Иными словами, спрятался. И с прежним актерским амплуа своим раз и навсегда покончил. А что, взял да и поступил на службу, вон хотя бы на учительскую должность. Или, наоборот, спился окончательно да где-нибудь на улице и замерз. У нас в городе чего только не бывает, вам ли не знать.

— Теории, безусловно, интересные, — улыбнулся Порфирий Петрович, — и доводы убедительные. Только вот обстоятельства, сопутствующие его исчезновению, нами расцениваются как весьма подозрительные.

Вадим Васильевич нервозно зашевелился.

— Прошу меня простить, господа, но дела есть дела, — сказал он, сухо раскланиваясь. — Мне свои непосредственные обязанности выполнять надо.

— Не смею задерживать, — сказал Порфирий Петрович. — Только, с вашего позволения, перед уходом я к вам загляну еще раз, буквально на пару слов.

Вадим Васильевич, натянуто улыбнувшись, прошел в боковую комнату.

— Нас здесь всего двое, — улыбнулся Осип Максимович, словно оправдываясь. — У нас не то что у богатея Смирдина, нам все самим делать приходится. А сейчас как раз заказ срочный свалился от Московского университета. Для нас оно как манна небесная.

Порфирий Петрович, сдержанно кивнув, спросил:

— Осип Максимович, а это для вас обычное дело, вот так все бросить да и отправиться на богомолье в обитель?

— Не совсем. Нынче первый год. Но вот съездил и осознал, что душа-то у меня всю жизнь именно к этому и стремилась, чтобы рождественский пост с покаяния да с мыслей светлых начать. Может, оттого, что старею. Возраст, знаете ли. О бренности сущего начинает думаться. Когда смерть уже не где-то там, вдалеке, а вот она, за спиной из мрака сгущается. Вы, кстати, верно вопрос обозначили, верую ли я. Я же не сразу к вере-то пришел. Вы уж, наверно, у себя в ведомстве выяснили, что сам я из семьи священника. В семинарии некогда обучался, думал по стопам отца пойти. Но вот, как и многие из моего поколения, открыл для себя философию. Вкупе с наукой. А с ней, понятно, и сомнение. Оттого тогда и решил, что вера и знание — явления меж собой непримиримые, исключающие друг друга. Что вера по определению отрицает истины, обретаемые через знание. Истины нелегкие, лишь упорным трудом дающиеся. Чтоб овладеть последними, необходимо отречься от первой, и никак иначе. И настолько очаровало меня искусство логики, что я и впрямь веру отверг. А теперь вот понял, как их меж собою примирить.

— И каким образом вы к этому, интересно, пришли?

— Через Гегеля. Именно через него я уяснил, что подлинное знание — истинный субъект и объект философии — есть дух, познающий себя как дух.

— А вот я в Оптиной пустыни так ни разу и не был.

— Обязательно побывайте. Просто непременно. Я уже по голосу вашему чувствую, что у вас душа этого жаждет. Я еще и потому туда наведался, что там как раз один из тех монахов обитает, отец Амвросий, который меня еще в бытность мою семинаристом наставлял. Теперь-то он уж старенький совсем, преставится скоро. Так что если б я в этом году не съездил, то может, его бы уже и не застал. Вот уж действительно святой человек, таких по России теперь считай что и нет.

— Далековато она, Оптина пустынь-то.

— Да уж не близко. Сначала поездом до Москвы, а оттуда до Козельска. В саму же обитель ничем и не доберешься. Пешком надо, или по реке. Или как я нынче.

— Как это?

— А на коленях.

Порфирий Петрович впечатленно помолчал.

— Может, и мне надо будет как-нибудь отправиться.