Благородный топор. Петербургская мистерия - читать онлайн книгу. Автор: Р. Н. Моррис cтр.№ 2

Пальцы наткнулись на что-то твердое. Она вынула колоду карт, все еще в коробке. На поверку оказалось — из тех похабных, с голыми девками вместо дам, рогатыми королями-сатирами и непонятно, то ли бабами, то ли мужиками в качестве валетов. Ветер подхватил и унес засунутый в колоду обрывок бумаги (унес, ну и бог с ним). Сами карты были уже достаточно потрепаны, однако какому-нибудь олуху вполне можно будет всучить. Так что находку Зоя Николаевна припрятала.

Дальнейшие поиски по карманам ничего не дали. Страха больше не чувствовалось; скорее какой-то диковатый, безотчетный азарт.

Сопротивляясь порыву насылающего поземку ветра, она пустилась ко второму трупу. Не заметил бы кто. Хотя какое тут; главное, успеть бы.

Распахнув заскорузлые полы шинели, она невольно вскрикнула от ужаса. За пояс у мужика был заткнут топор. Испачканное кровью лезвие на короткой рукояти казалось алчным, слизывающим кровь языком.

Женщина невольно глянула самоубийце в лицо. Образина-то какая, истинно разбойник с большой дороги. И как только у него рука поднялась на того коротышку в чемодане. Оттого, видно, потом и удавился: стыдоба смертная взяла.

Она машинально взялась обшаривать на трупе одежду. Невольно вспомнилось, скольких мужчин ей доводилось раздевать на своем веку. Раньше они ее лапали, а теперь вот, выходит, наоборот. Зоя Николаевна против воли усмехнулась. Вот уж действительно, смеется тот, кто смеется последний. Одной рукой она нырнула в задний карман брюк, где нащупала какой-то металлический предметец — оказалось, это был ключ. Сама по себе вещица никчемная, но кто знает, какие сокровища ею можно отомкнуть? Так что ключ вслед за колодой тоже перекочевал в сокровенные места среди юбок.

Затем руки прошлись по нагрудным карманам шинели, почти сразу угодив на содержимое. Две вещи, примерно одного размера; одна — что-то вроде бумаги, другая жесткая на ощупь. Первая оказалась толстым сиреневым конвертом без адреса и печати. Внутри находилась пухлая пачка ассигнаций.

Тревожно оглядевшись (как бы кто не заметил!), Зоя Николаевна хрустко согнула радужные купюры, озарившие, казалось, собою блеклый зимний пейзаж.

При пересчете денег руки чуть дрожали, но не от холода. Слетел наземь никчемный сиреневый конверт. Зоя Николаевна, зажмурившись, подняла лицо навстречу вьюжистой поземке. Подумать, шесть тысяч ассигнациями! Из-под прикрытых век сочились слезы, слезы искреннего чувства, жаром своим растапливая падающие на щеки снежинки. Засунув пачку в самое что ни на есть надежное место под юбками, Зоя Николаевна с весенним теплом в душе заспешила прочь.

Методичным движением вставив в губы папиросу, Порфирий Петрович на миг сосредоточенно замер, будто в предвкушении не удовольствия, а скорее ясности. Сам он всегда утверждал, что курит сугубо по рациональной — не сказать профессиональной — причине. Закрыв сухо щелкнувший эмалевый портсигар, он опустил его в нагрудный карман сюртука.

На столе перед Порфирием Петровичем лежали раскрытые «Ведомости». Прежде чем приступить к чтению, он разгладил страницы газеты, словно придавая таким образом опрятность словам. Статья, принадлежащая перу некоего Р., называлась «Что ими движет?». Подзаголовок гласил: «Попытка уяснить, что же толкает образованных и талантливых особ благородного звания на совершение бесчинств и преступлений».

Порфирий Петрович, чиркнув спичкой, корпусом подался чуть вперед, прикурить. С первой же затяжкой кровь словно побежала быстрее, а ум обрел подчеркнутую подвижность и четкость восприятия.

Вчитываясь в прихотливый слог статьи, он ясно усваивал ее суть, скрытую между строк в извивах идей и витиеватости предположений, суждений и выводов. При этом он слегка хмурился, просто так, по привычке. Каждая затяжка крепкого синеватого дыма приятно бодрила, настолько, что собственная сущность воспринималась как бы с легкой отстраненностью.

Но тут почувствовалось, что на уютную уединенность Порфирия Петровича кто-то посягает со стороны. Как обычно, Салытов.

Кричит так, что никакая дверь не в помощь.

Дым папиросы, казалось, утратил свою забористость; сосредоточенный ход мысли прервался. Словно наново обозначилась в поле зрения зеленая гладь письменного стола и казенная мебель — кожаный диван, стулья, секретер и желтоватый книжный шкаф. Но более всего довлели массивные двустворчатые двери.

Дверей в «палатах» Порфирия Петровича было две. Одна из его скромного кабинета, напыщенно именуемого частью Следственного Департамента Уголовных Дел, вела в находящиеся рядом частные апартаменты, которые, как и все остальное, предоставлял ему департамент. Другая сообщала кабинет с полицейским участком на Сенной, вход в который был со стороны Столярного переулка.

Двери представляли для Порфирия Петровича извечную дилемму. Приходилось решать: или вместе с папиросой и газетой ретироваться в свое уединенное «святилище» (тем более, что служба на сегодня давно уже закончилась), или с той же папиросой, но уже без газеты ступить в сумятицу полицейского участка и столкнуться там с сослуживцем, Ильей Петровичем Салытовым.

Порфирий Петрович ткнул недокуренную папиросу в хрустальную пепельницу.

* * *

— Илья Петрович, дорогой вы мой…

— У нас все схвачено, Порфирий Петрович! Вам тут и делать особо нечего!

Выкрикивая, Салытов одновременно вздергивал рукой, словно бы отмахиваясь от Порфирия Петровича, как от какой-нибудь назойливой мухи. Сам он с раскрасневшимся лицом (даже жилы на висках проступили) безостановочно, хотя и бесцельно, расхаживал взад-вперед по приемной. Распарился, судя по всему, так что даже воротник расстегнул.

— Да-да, разумеется… Хотя, как понимаете, я никоим образом и не вмешиваюсь. Я так, запросто. Может, чем посодействовать…

— Премного благодарен — не надо-с!

Салытов в свое время служил армейским штабс-капитаном. Причем особого уважения у подчиненных, похоже, не снискал: уж больно горласт. Ни бакенбарды котлетками, ни бравые нафабренные усы, видно, не помогли. Может, как раз тогда и выработалась в его характере вспыльчивость.

— Ох и напугали ж вы нас в тот раз, Илья Петрович! Мы, друзья ваши по Департаменту, прямо-таки всерьез о вашем здоровье обеспокоились. Я, право, такой багровости в лице прежде у вас не видывал. А вы возьми да еще и в обморок упади.

— Так то было летом! День-то какой жаркий выдался, да еще и вонища эдакая из той канавы.

— Но ведь доктор ясно намекнул: виной, мол, тому сердечному припадку именно ваш темперамент.

— Да не было никакого припадка!

— Вам же — разумеется, вашей же пользы ради — не кто иной, как сам Никодим Фомич, велел: впредь, дескать, никакой пылкости. Ни-ка-кой! А вы, я вижу, опять за свое. А нагрянь он сейчас сюда, что тогда?

— Не боюсь я вашего Никодим Фомича!

— Да я не о том, чтоб вам кого-то бояться, Илья Петрович. Пусть хоть даже нашего главного суперинтенданта. А вот если вас возьмут да должности лишат…