Вторая смена - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Романовская cтр.№ 79

– Все будет хорошо? Да?

На секунду показалось – струна тренькнула. Так мел может скрипеть по школьной доске – медленно, робко, а потом увереннее. Оставалось лишь следить за происходящим, дыша от случая к случаю, чтобы не сбить с ответа неизвестную бумажную девочку. От лежащей кукольной фигурки осторожно оторвалась белая крылатая тень, почти прозрачная, как из папиросной бумаги. Закружились, то взлетая к сводчатому потолку, то присаживаясь на вывороченную дверцу морозильного шкафа.

– Не бойся, – это уже не голос. Это как суть музыки пересказывать или стихи рисовать.

«…Не бойся. Что бы в этой жизни ни происходило, и в следующей тоже, и после нее, и когда меня уже совсем не будет рядом, остальное будет хорошо. У нас с тобой суть такая – сделать, чтобы было хорошо. Будущее любит, когда его ждут. Всегда помни об этом, даже если покажется, что впереди ничего хорошего нет. Впереди есть это самое впереди…»

Белая вязь перед глазами – словно лицо в занавеске запуталось. Можно разглядеть нечеткие, как на фотокарточке, фигуры: женскую и детскую. Сидят за столом, под светом висячей керосинной лампы. Там самосшитый альбом, деревянный ящичек с акварелью. Колонковая кисть несется по ворсистому листу, оживляет карандашный эскиз – глаза, брови, тонкий нос, сдержанную улыбку будущей куклы. Заметно беременная женщина споласкивает кисточку, тянется к акварели. Сидящая сбоку от художницы девочка толкает ее под локоть. Вода вздрагивает, стакан наклоняется, но тут же возвращается на место под возмущенным взором. Кисточка касается алой краски. На кукольном лице проступает улыбка – точно такая же, как у незнакомой девочки.

В воздухе ржавчиной пахнет. Чужой памятью. Предмет продолжает рассказывать о себе. «То, что я тебе подарила, Анечка. Помнишь? Возьми это и ни о чем не думай, ничего не бойся. Я же с тобой».

* * *

– Вот ответь, Евдокия, как можно иголку в стогу сена отыскать?

– Если мирским способом, то через магнит, а если нормально, то подходишь к стогу, кланяешься и просишь: «Иголка Ивановна, барыня-государыня, сделай милость…»

– Понятно. А если, Дусь, это не простая иголка, а сложная?

– Если это аргумент или артефакт, уговоры не помогут. Придется вручную весь стог ковырять! Она же на магнит не пойдет, наверное?

– Не пойдет. А представь, что в стогу мирские есть. И их беспокоить не нужно. Тогда как?

– Стог – это ведь моя квартира, правда? А что тогда иголка? А по-нормальному нельзя было? Вы бы сказали: «Дуся, у тебя дома аргумент лежит. Выглядит так-то. Отдай нам его, пожалуй…» Ой, так Фонька мне тогда… Это он что, тоже в сговоре?

– В рабочей группе, Дусь, – кивнул Савва Севастьянович. – Так же как Ростик, Турбина Колпакова и еще одна твоя знакомая…

– И давно вы работаете?

– С января. Надо было и вас не задеть, и вещицу не вспугнуть. Дуся, а если про иголки наши вспомнить, то сама подумай, кто их учуять может лучше, чем магнит?

– Крылатки, ко́ты, железные феликсы. Ну морские мыши, – передергиваюсь я.

– Зная, как ты мышей боишься, мы с ними экспериментировать не стали. Феликсы в городе больше пары часов не могут.

– То есть вам надо было, чтобы сюда зверь пришел и аргумент унюхал, да? Ну пустили бы крылатку. У вас же Цирля дома живет…

– Цирля такой работой не занимается. Свободная кошавка… Ну а тайно ко́та в квартиру привести – это, как ты понимаешь, задача нереальная. И, пока мы варианты крутили, твой Артем сам этого зверя пригласил. Даже деньги за визит заплатить пытался.

– Кому, ко́ту?

– Нет, Мальцеву, заводчику. Он, кстати, работал почти вслепую. Я его слегка попросил за Аней приглядеть, – Старый замолкает. Прислушивается к чему-то. Явно не к бурчанию в собственном животе. Потом говорит непонятное: – Давит, а давно должно было выветриться.

– Это вы о чем?

– Об аргументе. Вы его из квартиры вынесли, а след никак не проходит, – отозвался Савва Севастьянович.

– А почему Темка с ними добровольно уехал? Вы мне не говорили, а ему говорили?

– Ему Фонька с Ростей наплели десять бочек арестантов. Одно вправду объяснили: если ко́т унюхает что ненормальное, надо это аккуратно передать нашим сотрудникам.

– Но почему он, не я?

– Дусь, если ребенок маленький в бумажки любит играть, а ему кто-нибудь купюру подсунет, он поймет, что это купюра? Для него это бумажка, с красивыми картинками. А вот если первокласснику, допустим, к картинкам денежку подкинуть, он, естественно, помчится ее тратить. На ерунду.

– То есть Темка младенец, а я – первоклассница? – По расстановке сил так оно и есть. Районная Смотровая и ученик мирского происхождения. Справедливо, но обидно. – С чего вы решили, что я эту куклу буду использовать?

– Какую куклу? Там ножницы Мойры должны быть. Ира ими пользовалась неоднократно. Последний раз в начале войны судьбу перекраивала. За детей просила. Заряд был маленький, на троих не хватило.

– Маня тогда погибла, Ленкина сестра… – Я начала что-то соображать: – Маникюрные? Савва Севастьянович, а как я не унюхала аргумент? Они же у меня в руках сто раз были?

Последний вопрос я задала уже по дороге в кухню. Старый поздоровался с читающим Димой, потом изумленно уставился на разноцветный капроновый кошмар. Ну не могла я на нервах ничего приличного сотворить!

– Неси, – приказал Севастьянович, мельком глянув на меня. За столом началась приторная беседа бездетного взрослого с сообразительным ребенком: – Анечка, скажи, пожалуйста, а что ты больше всего на свете любишь?

Ножницы валяются там, где я их кинула, – среди тетрадок, фломастеров, устрашающих пластмассовых пупсов и прочей ребяческой дребедени. Казалось бы – протяни руку и возьми, в этом нет ничего страшного. Я смотрю на письменный стол так, будто его поверхность покрыта бронированным стеклом, горным хрусталем или многометровой толщей льда, разбить которую в одиночку нереально.

Оказывается, у страха и малодушия бывает не только вкус (ядреная желчь, которую все труднее сглатывать). У них есть форма. Длина, ширина, вес. И символическое значение. Эта посеребренная безделушка воплощает все нереализованные желания. Если я правильно помню то, чему меня учили в Шварце, то тут лежат «ножницы Мойры», способные приносить добро не мирским, а нам самим. С помощью этой безделушки можно отвадить гибель от себя и перевести ее на другого, можно перерезать разные нити судьбы и вполне реальные цепочки на дверях. Можно загадать практически любое желание, и оно абсолютно точно сбудется. В общем, универсальный инструмент, примерно как отвертка у мирских – которой и замок взломать можно, и бутылку с вином открыть, если знать, как именно. Я вот не знаю.

За окном, на дрожащем от ветра проводе, звонко негодуют птицы. Кажется, скворцы… Они тренькают, обсуждают свои жутко важные проблемы, разбивая мрачное торжество момента. «И чего бы ты пожелала?» – птичьим голоском интересуется мое любопытство. «Выспаться! И сделать так, чтобы мне никогда не было страшно. Ни за Аньку, ни за Темку, ни за себя. Вообще никогда». «И все?» – изумляюсь я собственной примитивности. «У меня есть все, на самом деле. Мои живы, здоровы, сыты. Есть немножко желаний, но по мелочи. Чтобы Темка не мучился от глухоты. Чтобы Анька по матери не тосковала… И потом выросла бы в хорошую Сторожевую. Чтобы на территории все было правильно…»