При звуке голоса Рейнера фигура на кровати возле него зашевелилась, и из-за простыней показалось еще одно знакомое Тиму лицо – сонное и припухшее, с прямыми темными волосами, нависшими на глаза. Но если Рейнер был красный как рак, она ни в малейшей степени не выглядела ни испуганной, ни смущенной – скорее даже немного довольной, что не удивило Тима, судя по тому, что он о ней знал. Рейнер все еще был в шоке, он сжимал пистолет двумя руками, как садовый шланг.
– Вот мои условия, – сказал Тим. – Первое: если мне что-то не понравится – сделке конец и я ухожу. Второе: я полностью контролирую операцию. Если кто-нибудь начнет гнать волну, я оставляю за собой право поставить его на место. Третье: прекратите целиться мне в голову. – Он подождал, пока Рейнер опустит пистолет. – Четвертое: вы должны уважать мою частную жизнь. Пятое: я взял пистолет, которым вы меня дразнили в тот вечер, и он останется у меня. Шестое: первое собрание Комитета состоится в вашем конференц-зале завтра вечером, в восемь часов. Сообщите остальным.
Он соскользнул со стула.
– Я мог… я мог вас застрелить, – пробормотал Рейнер.
Тим подошел к изножью кровати и разжал кулак. Шесть пуль высыпались на плед.
Идя обратно вниз по лестнице, он не мог сдержать улыбки.
15
Въехать на подъездную дорожку дома было все равно что вернуться в уют и комфорт. Тим припарковал машину и минутку посидел, любуясь черепицей, которую он сам, ряд за рядом, клал на крышу, и брусчаткой без единого изъяна, которую уложил заново после прошлогоднего землетрясения. Его сосед Тед Хартли в фирменной ветровке ФБР, поднял руку в молчаливом приветствии, и Тим, махнув ему в ответ, почувствовал себя законченным лгуном.
Он вышел из машины, прошел по дорожке и позвонил в свою собственную дверь. Странное ощущение.
Голос Дрей прозвучал раньше, чем она открыла дверь:
– Медведь, ты рано. Я хотела…
Она распахнула дверь и попыталась скрыть огорчение:
– Что ты делаешь, Тимоти? Последние восемь лет ты заходил в дом через гараж.
Он не знал, куда деть глаза:
– Извини. Я растерялся.
Она отступила назад. На ней была спортивная форма – скорее всего, она только что закончила послеобеденную тренировку. Это означало, что в три она пойдет на инструктаж:
– Очень хорошо, мистер Рэкли. Не будете ли вы так любезны войти? – Она быстрым шагом отправилась на кухню. Как только она скрылась из вида, он аккуратно сложил в стопку газетные страницы, разбросанные по дивану.
– Я могу предложить вам выпить, мистер Рэкли?
– Дрей. Я все понял. И… да, пожалуйста, воды.
Она внесла стакан на тарелке, которую держала, как поднос для коктейлей; через руку было перекинуто кухонное полотенце, как у заправской официантки. Оба засмеялись, но улыбки быстро потухли. Тим потер руки.
Дрей протянула ему воду и села напротив него в огромное кресло:
– Я получила расшифровки слушаний Кинделла. Они толстенные – я полночи не спала.
– Ну и?
– Ничего интересного, но оба преступления по растлению малолетних он совершил с сообщниками. В какой-то мере это подтверждает твою версию.
– А что сообщники?
– Оба в тюрьме. Они не пытались выкрутиться и не просили о психиатрической экспертизе. Оба раза именно они занимались организацией шоу, а потом смотрели. Оба конторские служащие; один из них был бухгалтером. Кинделл – извращенец, но не организатор, способный спланировать все в деталях.
– То есть у нас есть сообщник, который просто хотел повеселиться, но Кинделл слишком далеко зашел. – Услышав собственные слова, Тим ощутил приступ тошноты.
– Точно. Этим объясняется, почему у парня был такой расстроенный голос, когда он делал анонимный звонок. Он хотел увидеть шоу, а не убийство.
– Сторонник морали.
– Звонок детективу вписывается в образ того, кто это спланировал.
Подняв глаза, Тим увидел грустное лицо Дрей:
– Я знаю, мы договорились, что поживем отдельно, но на остальное я не согласна. Игра в прятки, секретный номер телефона, переезд… Мы хлебнули всего этого, когда ты был рейнджером.
– Мы живем отдельно не потому, что я в чем-то участвую. Мы спасаем наш брак, берем тайм-аут.
По тому, как она сжала губы, он понял, что прав. Она была едва заметно накрашена – как обычно в выходные. Тим одновременно обрадовался и расстроился – больше всего потому, что точно знал: она сотрет косметику, перед тем как отправиться в участок.
– Я одна в этом доме. – Она задрожала, как от озноба. – И тишина. И ночи.
– Скоро станет легче, – мягко сказал он. – Ты к этому привыкнешь.
– А что, если я не захочу?
– Не захочешь чего?
– Привыкать жить без тебя. И… – Она подобрала под себя ноги. – Может быть, я не хочу привыкать к тому, что Джинни больше нет. Часть меня хочет постоянно чувствовать адскую боль, потому что это, по крайней мере, держит при мне Джинни. Если боль утихнет, что у меня останется? Вчера ночью я не могла заснуть, потому что не могла вспомнить, какого цвета ее школьная обувь. Эти глупые кеды, которые она так хотела. И я поднялась в четыре утра и рылась в ее шкафу, в ее вещах. – Она сжала губы. – Красные. Они были красные. Когда-нибудь я этого не вспомню. А потом не вспомню ее любимый мультфильм и какого размера брючки она носила. Когда-нибудь я не смогу вспомнить, какие у нее были глаза, когда она улыбалась, и тогда у меня ничего не останется.
Раздался звонок в дверь. Дрей отвела взгляд от Тима и пошла открывать. Медведь сгреб ее в объятия. Она постучала по его груди:
– Как твой бок?
– Ничего. Вы двое… – Медведь неловко повернулся к Тиму, и тот приготовился, что его, как обычно, похлопают по спине, что по звуку напоминало пальбу из пушки. Но Медведь грубо толкнул его:
– Где ты был, черт возьми? Я вчера оставил два сообщения.
– У нас… у нас были кое-какие проблемы.
Медведь вздрогнул всем телом.
– О нет.
Он плюхнулся в кресло, и Дрей пришлось сесть на диван рядом с Тимом. Они нервно сплели пальцы, потом разжали руки. Медведь смотрел на них с ужасом.
– Мы… расстаемся, Медведь. Ненадолго.
Медведь побледнел:
– Да вы что, вашу мать. – Он хлопнул себя по колену и уставился на них задумчивым взглядом.
– Я вас оставил на несколько дней, и вот до чего дошло. Они расстаются. Прекрасно. Просто прекрасно. – Он встал, потом снова сел. – В этом доме есть что-нибудь выпить?
– Нет, – сказала Дрей. – У нас… у нас все кончилось.
– Ладно. Ладно. Может быть, вы объясните мне, что это значит – расстаемся? Я никогда этого не понимал. Вы или женаты, или разведены. Что значит расстаемся?