Князь механический - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Ропшинов cтр.№ 8

Медбратья ринулись успокаивать буйных. Иные стали поднимать с пола лежащих и волоком потащили их по кроватям. Потом стали хватать всех прочих, вырывая их из объятий родственников. В минуту коридор был очищен, и только посетители отрешенно подбирали с пола упавшие с плеч платки и чепцы да рассовывали по карманам свертки с пирожками, которые так и не успели передать.

Вход в палату № 128 оказался такой же дверью, как и все остальные. Засов открыт. Князь постучал и вошел. Палата одноместная, похожая на тюремную камеру, с кроватью, столом и стулом, зарешеченным окном. Только что сидевший на кровати старый и лысый, с седыми усами, но прямой, с военной выправкой профессор Вернер Германович Цеге фон Мантейфель был не в больничном халате, а в кителе медицинской службы.

— Доктор, — окликнул его, не слышавшего стука в дверь, Романов.

28 сентября 1914 года в походном госпитале в Вильно немецкий профессор Цеге фон Мантейфель шесть часов вынимал пулю из живота князя русского царствующего дома и отрезал начавшую загнивать плоть. Потом была черная, как сама смерть, ночь. И наступившее следом утро новой жизни. Шесть месяцев профессор учил его жить по-новому. Каждый день, почти все время, кроме редких визитов отца и братьев, они проводили вместе. Через шесть месяцев князь почувствовал себя в силах сесть в седло. В тот день он обнял профессора и вернулся к войскам, чтобы вместе с ними участвовать в позоре Великого отступления [13] и получить за дела на берегах Стохода [14] золотую георгиевскую шашку.

После войны Олег Константинович не нашел профессора. Наверное, тот сменил паспорт: жить с немецкой фамилией и во время войны было непросто, а после, среди победителей, — тяжело совсем. Надо было бы запросить Министерство внутренних дел, но тут началась война с японцами, и князь уехал в Маньчжурию. И там, в Маньчжурии, получил от профессора телеграмму с просьбой приехать, не откладывая, к нему в больницу Святого Николая Чудотворца на Пряжке, где он пребывает в 128-й палате.

Мантейфель повернулся. Он как будто не узнал князя. Потом взмахнул рукой, словно ища опору, чтобы подняться. Романов подбежал к нему и протянул руку. Старик был явно плох, но по-прежнему чисто выбрит и прям.

— Олежек, Олежек, — заплакал немец, повиснув своим высохшим телом на крепких руках князя, — Олежек, сыночек мой…

Романов прижал к себе доктора и стал гладить его по лысой голове.

— Прости, прости, что я разрыдался, — сказал, вдруг как-то резко успокоившись, Мантейфель, — и за сыночка. Я просто так тебя называл… внутри себя.

Его голос опять дрогнул. Романов посадил доктора на кровать и сам сел рядом.

— Что вы, профессор, что вы — у меня ли вам просить прощенья? — сказал он и, подумав, что надо улыбнуться, улыбнулся. — И что вы делаете в этом месте? Идемте, я сию же секунду забираю вас отсюда к себе, в Мраморный.

Он поднялся и потянул Мантейфеля за руку.

— Я не могу отсюда уйти, — покачал головой немец.

— Хотел бы я посмотреть на того, кто попытается нас остановить, — спокойно ответил князь.

— Я сам, Олежек, я сам, — вздохнул доктор, — я сам пришел сюда и сам определился в эту палату. Только среди них мне место — среди этих криков идиотов я заслужил свою смерть, которая уже близка. Так пусть я умру там, где должен. Я, возомнивший себя богом, — в одном доме с теми, кто считает себя Наполеонами, Александрами Великими и Цезарями.

— Вернер Германович, вы не бог, вы просто один из лучших на этой планете врачей, только и всего. Собирайтесь, если вам есть что собирать, и мы едем ко мне.

Мантейфель покачал головой.

— Я лучше знаю, где кончается искусство врача, — сказал он с грустной улыбкой. — Скажи, ты любил кого-нибудь… после?

Князь внимательно посмотрел на профессора.

— Нет, — выдохнул Романов.

— Вот видишь! Я помню, как ты равнодушно сжигал письма своей невесты. Как ты сидел у печной топки, и пламя отражалось в твоих глазах. Я смотрел и ждал — хоть бы одна слезинка. Ничего не было. Тогда я начал понимать, что натворил. Я вернул тебе жизнь, но жизнь без радостей — этой и всех прочих. Думаешь, я не понимаю, почему с одной войны ты сразу ушел на другую, как только она разразилась? Я мечтал, что войду в историю мировой науки, а в итоге просто искалечил тебя. Все должно идти своим естественным путем, а я нарушил его. Решил уподобиться богу. И я должен понести наказание.

— Смысл жизни не в радости, а в долге, — покачал головой князь, — у меня нет радостей, но мой долг служения государю и отечеству никуда не делся. Это хорошо, что я остался жив. Я исполняю свой долг, вы дали мне возможность его исполнять.

— Ты не проклинаешь меня? — удивился Мантейфель.

— Я каждый день молюсь за вас.

Князь сказал это так просто, что невероятно было заподозрить его в неискренности. Старик стоял пораженный. Мысль, много лет съедавшая его изнутри и не дававшая покоя, вдруг оказалась полной, ни на чем не основанной глупостью. И к внезапной, нечаянной радости примешивалось чувство горечи за столько лет бессмысленных терзаний.

— Я боялся встреч с тобой, боялся посмотреть тебе в глаза — только сейчас, накануне смерти, решился, — пробормотал профессор, — и, выходит, боялся зря… Все эти годы я зря жил без моего сыночка…

— Поедемте со мной в Мраморный дворец, — снова улыбнулся князь, подставляя руку, чтобы немец мог на нее опереться.

Профессор изо всех сил ухватился за нее и встал.

— Пойдем, Олежек, тогда пойдем. — Он улыбнулся, и вдруг страшная гримаса исказила его лицо. Мантейфель опустился обратно на кровать.

— Нет, — сказал он, — я никуда не пойду. Я сейчас умру. Я хочу, чтобы ты знал: у тебя есть брат, единокровный брат. Ему тяжело. Это он объяснил мне, как вам тяжело жить, а я поверил… Эх, зачем я поверил? Олежек, спасибо тебе. Спасибо. Я умру счастливым. Хоть один грех с души долой.

Он лег на кровать, вытянулся, руки по швам, и умер.

Князь стоял, глядя на мертвеца. Он не знал, сколько времени так простоял, — пока в дверь не заглянул медбрат.

— Он умер, — сказал князь, — кто его похоронит?

— У этого родственников нет, — сказал медбрат, — мы справлялись. Значит, в общей могиле.

— Я — родственник. Сегодня вечером от меня приедет человек и всем распорядится.

Не оглядываясь, Романов вышел в коридор. Больные безумными, но любопытными глазами глядели из своих палат, чувствуя, что что-то произошло, но боясь узнавать, что именно.

В нагрудном кармане кителя князь носил письмо. Оно было написано давно, в Маньчжурии, много раз дописывалось, правилось, переписывалось и все никак не могло быть отправлено. Олег Константинович не хотел отправлять его почтой — боялся, что потеряется по дороге, а он не будет знать об этом и станет жить с мыслью, что письмо доставлено. Конечно, князь просто искал повод. И теперь даже обрадовался, сам себя поставив в ситуацию, когда оправдывать задержку больше нечем. Он в Петрограде и теперь сможет передать письмо сам.