В комнате по разным углам расположились три семейства. Во всех трех случаях несколько взрослых навещали одного ребенка. В четвертом углу в инвалидном кресле сидел мальчик лет одиннадцати. Впрочем, я знал, что ему четырнадцать.
– Хьюго, – произнесла Дайана, – это детектив Майк Ломакс. Майк, это Хьюго Корднер.
Наверное, отец научил Хьюго мужскому рукопожатию – даже в таком состоянии мальчик стиснул мою ладонь как большой.
– Ну ты силен, – сказал я, потирая руку, словно Хьюго и вправду сделал мне больно.
– Я не такой дохляк, каким кажусь, – отвечал мальчик, открыв в улыбке целый набор металлических брекетов. В голове у меня возникла картина: родители Хьюго решают потратить несколько тысяч долларов на дантиста – при том, что мальчик, пожалуй, умрет раньше, чем можно будет снять брекеты.
– Прикольная у тебя футболка, – сказал я и перехватил благодарный взгляд Дайаны. Она обрадовалась, что я не забыл об утреннем разговоре. Футболка была белая; спереди красовалась фотография Хьюго с родными на горнолыжном курорте.
– Мы сфотографировались в Санденсе два года назад, на Рождество, – пояснил Мальчик.
– Дай-ка сам догадаюсь, кто есть кто. Посередине ты. Сзади твои родители. Это, наверное, твоя старшая сестра. А зовут ее…
– София.
– София. Красивое имя. А кто же эта крошка на переднем плане? Не иначе твоя бабушка. Надо же, до чего миниатюрная!
Хьюго расхохотался.
– Это Грейс, моя младшая сестра.
– Да ты что! – воскликнул я, весьма успешно изобразив досаду. – Надо же так опростоволоситься! А все из-за недостатка улик. Футболка прикольная, а бейсболка-то еще прикольней!
На Хьюго была черная бейсболка с белой надписью «Сегодня не мой день».
– София подарила.
– Вообще-то я тоже принес тебе головной убор, правда, не такой оригинальный, как подарок Софии. – И я протянул Хьюго темно-синюю бейсболку с логотипом «ПЛА», которая еще десять минут назад пребывала у меня в багажнике. – К сожалению, она не новая, но, если ты не побрезгуешь парой-тройкой полицейских вошек, она твоя.
– Вау! Она ведь форменная?
– Еще какая, – заверил я. – Прости, что не добыл для тебя новую. Эта поношенная, но в ней хоть нет дырок от пуль.
– Она в сто раз лучше новой. То-то папа удивится… и мои друзья… и вообще… все.
Хьюго стащил черную бейсболку, и я увидел обширные проплешины и редкие клочки уцелевших после химиотерапии волос. Перед глазами встала Джоанн, вот так же обезображенная. Я поспешно отогнал видение.
Хьюго надел форменную бейсболку, и она тут же сползла ему на нос.
– Знаешь, как их носят полицейские, когда хотят остаться неузнанными? – Я снял с Хьюго бейсболку, застегнул ремешок потуже и вернул бейсболку на место. – Так гораздо лучше.
– Ребята, я вас на пятнадцать минут оставлю, – произнесла Дайана и вышла.
– Значит, ты хочешь стать детективом, да, Хьюго?
– Я и стану, – ответил мальчик уверенно. – Если выживу, – добавил он обыденным тоном, каким мы с вами говорим «Если дождя не будет».
Глава 45
Пятнадцать минут пролетели незаметно. Я поведал Хьюго, где и сколько ему придется учиться, чтобы стать детективом; не утаил неприятных, а порой и отвратительных подробностей, которыми выстлан путь детектива к триумфальному появлению на первой полосе. На моей памяти немало абсолютно здоровых курсантов от таких подробностей бросали академию, однако Хьюго не дрогнул.
Затем я рассказал несколько самых занятных историй раскрытия преступлений. Наконец (я давно этого ждал) Хьюго попросил подержать мой пистолет. При обычных обстоятельствах я бы ни одному ребенку пистолет не дал, однако обстоятельства были из ряда вон выходящие. Я расстегнул кобуру, разрядил пистолет, проверил, разрядил ли, проверил еще раз и лишь затем вручил мальчику. Когда вошла Дайана, Хьюго благоговейно обнюхивал мое оружие. Дайана поспешно подняла руки.
Хьюго был умный мальчик – он не направил на Дайану дуло, только сделал мрачное лицо и процедил:
– Вы имеете право хранить молчание.
Дайана опустила руки.
– Вот и отлично. В кои веки помолчу, а то моя болтливость уже стала притчей во языцех. Кстати, Хьюго, у тебя завтра тяжелый день. – Дайана действительно замолчала, а я стал прикидывать, как она закончит фразу. – У детектива Ломакса тоже.
– Я вернусь, – сказал я. – Честное слово.
– Расскажите еще что-нибудь. Ну пожалуйста!
– Хорошо. Только история должна быть короткая. Я лично прослежу. Но сначала… – Дайана напустила на себя серьезный вид и скомандовала: – Бросьте оружие, Корднер!
Хьюго протянул мне пистолет рукояткой вперед и проследил, как я вложил его обратно в кобуру.
– Большое спасибо, детектив Ломакс. Расскажите, пожалуйста, о первом убийстве, которое вы раскрыли.
– О, тогда я был еще подростком.
– Тем более!
– Мне было пятнадцать. Я, в отличие от тебя, Хьюго, и не думал, что стану полицейским. Моя мама работала каскадером, и я мечтал пойти по ее стопам. А по соседству жила очень славная старушка, миссис Ховзепиан. Она обожала работать в саду – целыми днями возилась с клумбами. Как ни иду из школы, миссис Ховзепиан подрезает усохшие листочки ножничками, крохотными такими, впору младенцам ноготки стричь, и разговаривает с цветами. Бывало, посмотрит на меня и спросит: «Как по-твоему, Майк, я сумасшедшая?» А я-то читал, что, если разговаривать с растениями, они лучше растут, и всегда отвечал: «Что вы, миссис Ховзепиан! Конечно, нет». А она только вздыхала: «А вот Донни считает, что я рехнулась».
– Кто это – Донни? – спросил Хьюго.
– Ее сын. Ему тогда было уже лет пятьдесят, а он все жил с матерью. Донни со мной вел себя дружелюбно, но я чувствовал, что он притворяется, и сторонился его. Однажды, возвращаясь из школы, я с удивлением увидел, что в саду никого нет. Зато у дома миссис Ховзепиан стоит «скорая», а сама миссис Ховзепиан лежит на носилках в черном мешке. Говорили, что она упала с крыльца. Донни ее нашел.
– Так это он и убил! – воскликнул Хьюго.
– Я тоже так подумал. На похоронах Донни плакал и звал: «Мама, мама!» – мешая священнику. Но я ему не поверил. Уж очень ненатурально Донни выражал скорбь. Через несколько дней после похорон я увидел, что клумбы, над которыми так усердно трудилась миссис Ховзепиан, разворочены, а цветы выдраны. Я сразу понял, чьих это рук дело – такую гадость мог сотворить только злобный лицемерный Донни. Сначала мать убил, а теперь и за цветы ее взялся. Я пошел в полицию и изложил свои соображения по поводу смерти миссис Ховзепиан. Донни, сказал я, убил мать потому, что ревновал ее к цветам, – считал, что она уделяет им больше времени, чем родному сыну. И ревность его так сильна, что теперь он разворотил клумбы, чтобы и духу не осталось от обожаемых цветов миссис Ховзепиан. Детективы мне сказали, что тоже подозревают: миссис Ховзепиан не сама упала с крыльца, ее столкнули, однако доказательств нет. Меня только поблагодарили за бдительность. С тем и ушел.