— Садись в машину, — сказал я. — Надо повидать одного парня на базе.
— О черт...
— Давай-давай, я привезу тебя назад.
— Уеду ненадолго! — крикнул он в раскрытую дверь, забрался на пассажирское место и дал мне одну банку.
Я взял пиво и выехал на дорогу. У сержанта Элкинса было ко мне четыре вопроса: «Где ты раздобыл этот „блейзер“?», «Откуда у тебя этот костюмчик?», «Как твоя телка?», «Кого мы должны повидать?»
Я ответил, что «блейзер» позаимствовал у знакомых, костюмчик — из Гонконга, телка у меня — первый класс, а повидать мы должны одного мужика, он за решеткой.
— За решеткой?!
— Ну да. Фараоны заперли его у себя в камере. Хороший мужик. Надо повидаться, а то отправят его в тюрьму...
— За что же его взяли?
— Самоволка. Я должен перегнать его машину к нему домой. Его старуха на девятом месяце, и ей нужны колеса. Они недалеко от тебя живут. Ты за мной поедешь, в «блейзере».
Сержант Элкинс кивал, как будто ему такие истории не впервой, потом сказал:
— Слушай, расскажи лучше о своей мочалке, а?
Мне хотелось сделать ему приятное. Я пошел травить:
— Прихожу я, значит, к ней, а у самого уже стоит, как бутылка с бурбоном. Взял я ее, дурочку, за уши и на себя насадил. Да еще по темечку шлепнул, чтоб поглубже села. А она, значит, визжит, вертится на моем стебле туда-сюда, туда-сюда, как дверь в сортире хлопает, когда ветер.
Элкинс заревел от восторга. И точно, байка была хороша. Ни за что не подумаешь, что я из южного Бостона. Ей-богу, неплохо.
Так мы и ехали, болтая о том о сем и попивая пиво. На подъезде к базе мы поставили банки с пивом на пол, чтоб фараоны не придрались, а потом и вовсе спрятали их под сиденье. Я лихо подкатил к Управлению военной полиции и потопал внутрь. Постовой встал мне навстречу, но я сунул ему под нос свое удостоверение. Сержант Элкинс либо не заметил, либо ничего не понял. Мы оба прошли длинным коридором к камерам. Я увидел одну, пустую и вполне приличную, и подтолкнул туда сержанта Элкинса. Он вроде бы растерялся, забеспокоился.
— Где же твой приятель?
— Ты и есть мой приятель. — Я закрыл дверь, и замок защелкнулся. Я показал ему удостоверение и продолжал: — Ты арестован. Обвиняешься в преступном сговоре продать военное имущество и нанести ущерб Соединенным Штатам Америки... Кроме того, ты не пристегнул ремень безопасности.
— Господи Иисусе... Как же так?.. О Боже...
Нужно видеть физиономию человека, когда ему объявляют, что он арестован. Она крайне любопытна и о многом говорит. Что сказать потом и как сказать, зависит от первоначальной реакции человека на неприятное известие. У Элкинса был такой вид, как будто он увидел, как сам апостол Петр опустил вниз большой палец правой руки: «Добить гладиатора!»
— Но я предлагаю тебе выбор, Далберт. Ты собственноручно напишешь полное признание и изъявишь готовность сотрудничать со следствием, чтобы прищучить тех, с кем ты вел переговоры о преступной сделке. В этом случае я гарантирую, что тебя не упекут за решетку. Тебя увольняют со службы, лишают звания, жалованья, довольствия, всех видов и пенсии. Либо — пожизненное заключение в Левенуэрте, приятель. Выбирай!
Сержант заплакал. Да, я становлюсь мягкотелым. В прежние времена я не предложил бы подозреваемому великодушный выбор, а если бы он начал плакать, хлестал бы его по морде, пока тот не заткнется. Теперь я пытаюсь быть более отзывчивым к нуждам преступника и не думать о том, сколько полицейских и невинных людей полегло бы от двухсот автоматических винтовок «М-16» и гранатометов. К тому же штаб-сержант Элкинс нарушил священный долг — быть верным воинской присяге.
— Согласен? — спросил я.
Он кивнул.
— Молодец, Далберт. — Я выудил из кармана листок с перечислением прав обвиняемого. — Прочти и распишись.
Он вытер слезы и начал читать.
— Живее, Далберт.
Он подписал и отдал мне листок и ручку. Карла теперь кондрашка хватит. Вся его философия состояла в том, что никто не должен идти на договоренность с обвиняемым — того надо просто сажать. В трибунале не любят такие вещи. Все верно, мне надо было поскорее разделаться с преступным сговором. Карл сам сказал: «Кончай!» Вот я и закончил, чтобы взяться за другое дело, которое могло доставить мне кучу хлопот.
Подошел лейтенант полиции и потребовал объяснить, что я здесь делаю. Я показал ему удостоверение и сказал:
— Дайте этому человеку бумагу и ручку — он должен написать признание. Потом переправьте его в группу УРП для допроса.
У сержанта Элкинса был жалкий вид: на тюремных нарах, в шортах, футболке и сандалиях. Сколько типов за стальной решеткой я перевидал! Интересно, как я смотрюсь оттуда, из камеры?
В отведенном мне крохотном кабинете я еще раз перелистал адресно-телефонную книгу Энн Кемпбелл. Около сотни имен, моего нет. Никаких сердечек, звездочек и других пометок, указывающих на любовный интерес или степень знакомства, но я не мог отделаться от мысли, что существует другой список имен и телефонов, он, может быть, в той самой «комнате отдыха» или в ее личном компьютере.
Я наскоро набросал для Карла коротенький доклад — не тот, который сочинил в уме, но такой, к которому не придрался бы ни Главный военный прокурор, ни адвокат. Теперь у нас в стране ни один документ невозможно сохранить в тайне, и в официальном перечне секретных материалов мой отчет мог бы быть классифицирован так: «Достоин самого широкого распространения».
Покончив с докладом, я по внутреннему телефону попросил прислать мне секретаря.
Армейские секретари не сильно отличаются от секретарей на гражданке — при той только разнице, что среди них много мужчин, хотя последнее время часто стали попадаться и женщины. В любом случае наши секретари, как и их штатские коллеги, способны поставить на ноги и начальника, и дело — или погубить их. Через несколько минут явилась молодая женщина в летней форме, то есть в зеленой юбке и такой же блузке, уместных в душных помещениях. Она лихо козырнула и звучно отрапортовала:
— Специалист Бейкер по вашему приказанию явилась.
Я встал, хотя по уставу это не требовалось, и протянул ей руку.
— Я уорент-офицер Бреннер из УРП. Работаю над делом об убийстве капитана Кемпбелл. Что-нибудь слышали об этом?
— Да, сэр.
Я окинул взглядом специалиста Бейкер. Ей было лет двадцать, может быть, побольше, смышленая на вид, не красавица, зато с живыми глазами и бойкая, даже привлекательная.
— Хотите получить наряд на работу в этом деле?
— Я работаю у капитана Реддинга на регулировке транспортного движения.
— Хотите или нет?
— Хочу, сэр.