Посланник - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел Сильва cтр.№ 31

Они снова перешли в тенистую часть двора. Ишервуд опустил руку.

– Накануне того дня, когда Винсент прострелил себе живот, он пришел к Гаше домой. Они сильно повздорили, и Винсент пригрозил Гаше пистолетом. Из-за чего они ссорились? Гаше позже утверждал, что дело было в раме для картины – только и всего. А я считаю, что они ссорились из-за Маргариты – вполне возможно, это было связано с «Маргаритой Гаше у своего туалетного стола». Это тонкая работа, один из лучших портретов Винсента. Поза девушки и обстановка явно указывают на то, что перед нами невеста в свадебный вечер. Смысл картины не мог не быть замечен таким человеком, как Поль Гаше. Если бы он увидел картину – а есть основание считать, что он ее не видел, – то пришел бы в ярость. Возможно, Гаше сказал Винсенту, что брак с его дочерью исключен. Возможно, он запретил Винсенту когда-либо снова писать Маргариту. Возможно, он запретил Винсенту вообще когда-либо видеть ее. Нам доподлинно известно, что Маргарита Гаше не присутствовала на похоронах Винсента, но на другой день видели, как она со слезами возлагала на его могилу подсолнечники. Она так и не вышла замуж и жила затворницей в Овере до самой смерти – она умерла в тысяча девятьсот сорок девятом году.

Они прошли мимо входа в галерею Ишервуда и зашагали дальше.

– После смерти Винсента все его картины перешли в собственность Тео. Он переправил работы из Овера и оставил их на хранении у «Пэра Танги» в Париже. Тео, конечно, умер вскоре после Винсента, и картины стали собственностью Жоанны. Никто из других родственников Винсента не захотел ничего себе взять. Брат Жоанны счел их дрянью и посоветовал сжечь. – Ишервуд остановился. – Можете себе такое представить? – И снова, широко шагая, пошел. – Жоанна составила каталог и работала не покладая рук, чтобы создать хорошую репутацию Винсенту. Благодаря Жоанне Винсента Ван Гога считают теперь великим художником. Но в ее перечне известных работ есть вопиющее упущение.

– «Маргарита у своего туалетного стола».

– Совершенно верно, – сказал Ишервуд. – Было это случайно или намеренно? Этого мы, конечно, никогда не узнаем, но у меня есть теория. Я считаю, что Жоанна знала о возможной причастности картины к смерти Винсента. Как бы то ни было, она была продана за гроши со склада «Пэра Танги» через год или около того после смерти Винсента, и с тех пор никто ее никогда не видел. Вот тут в повествование вступает мой отец.

Они зашли на второй круг. Рассказывая об отце, Ишервуд зашагал медленнее.

– В душе он всегда был берлинцем. Он хотел бы всю жизнь там жить. Это, конечно, было невозможно. Мой отец увидел надвигавшиеся грозовые облака и, не теряя времени, выбрался из города. К концу тысяча девятьсот тридцать шестого года мы уехали из Берлина и перебрались в Париж. – Он посмотрел на Габриэля. – Как жаль, что ваш дед не поступил так же. Он был великий художник, ваш дед. У вас хорошая родословная, мой мальчик.

Габриэль поспешил изменить тему разговора.

– Галерея вашего отца была ведь на рю де-ля-Боэти, верно?

– Конечно, – сказал Ишервуд. – Рю де-ля-Боэти была в то время центром мира искусства. У Поля Розенберга была галерея в доме номер двадцать один. Пикассо и Ольга жили через двор в доме номер двадцать три. Жорж Вильденштайн, Поль Гийом, Жосс Хессель, Этьен Бинью – все были там. «Изящное искусство» Исаковича было рядом с галереей Поля Розенберга. Мы жили в квартире над выставочным залом. Пикассо я называл «дядя Пабло». Он разрешал мне смотреть, как он работает, а Ольга закармливала меня шоколадом до тошноты.

Ишервуд позволил себе слегка улыбнуться, но улыбка быстро исчезла, как только он заговорил о жизни отца в Париже.

– Немцы пришли в мае тысяча девятьсот сорокового года и стали все отбирать. Мой отец снимал особняк в Бордо, на Вишистской стороне, и переправил большую часть своих наиболее важных вещей туда. В сорок втором году немцы вошли в неоккупированную зону, и начались облавы и высылки. Мы очутились в западне. Мой отец заплатил двум баскам-пастухам, чтобы они переправили меня через горы в Испанию. Он дал мне с собой несколько документов, профессиональный инвентарь и пару дневников. Я видел его тогда в последний раз.

На Дьюк-стрит громко прозвучал гудок; над затемненным двором взмыла стая голубей.

– Прошли годы, прежде чем я стал читать дневники. В одном из них я обнаружил запись о картине, которую мой отец видел однажды вечером в Париже в доме человека по имени Исаак Вайнберг.

– «Маргарита Гаше у своего туалетного стола».

– Вайнберг рассказал отцу, что купил картину у Жоанны после смерти Винсента и подарил жене в день ее рождения. Миссис Вайнберг была как будто похожа на Маргариту. Мой отец спросил Исаака, не согласится ли он продать картину, и Исаак сказал, что нет. Он попросил моего отца никому не говорить про картину, и отец охотно готов был ублажить его.

У Ишервуда зазвонил мобильник, но он проигнорировал звонок.

– В начале семидесятых – как раз перед тем как встретиться с вами – я был по делам в Париже. У меня образовалось несколько свободных часов между встречами, и я решил заглянуть к Исааку Вайнбергу. Я пошел по адресу в Марэ, записанному в блокноте отца, но Вайнберга там не оказалось. Он не выжил в войне. Но я нашел его сына Марка и рассказал ему о записи в дневнике отца. Он сначала все отрицал, а потом сдался и разрешил мне посмотреть картину, предварительно заставив поклясться, что я вечно буду держать это в тайне. Картина висела в спальне его дочери. Я спросил, не заинтересован ли он расстаться с ней. Он, конечно, ответил отрицательно.

– Вы уверены, что это работа Винсента?

– Без всякого сомнения.

– И больше вы туда не возвращались?

– Мсье Вайнберг совершенно ясно дал понять, что никогда не продаст картину. Так что я не видел для этого основания. – Ишервуд остановился и повернулся лицом к Габриэлю: – Все, баловень. Я рассказал вам историю. Что, если теперь вы расскажете мне, в чем дело?

– Мне нужна эта картина Ван Гога, Джулиан.

– Зачем?

Габриэль взял Ишервуда за рукав пальто и повел к дверям галереи.

Рядом со стеклянной дверью находилась панель двусторонней связи с четырьмя кнопками и четырьмя табличками. На одной из них значилось: «ИШЕР ОО ИЗЯЩ ИС-ВО; только по договоренности».

Ишервуд открыл дверь ключом и повел Габриэля вверх по лестнице, застланной потертым коричневым ковром. На площадке было еще две двери. Слева было маленькое бюро путешествий. Владелица – старая дева по имени мисс Арчер – сидела за своим столом под плакатом, на котором счастливая пара купалась в лазурной воде. Дверь к Ишервуду была справа. Его секретарша, вечно извиняющееся существо по имени Таня, украдкой бросила взгляд на Ишервуда и Габриэля, когда они вошли.

– Это мистер Клайн, – сказал Ишервуд. – Он хочет посмотреть кое-что наверху. Пожалуйста, не мешайте ему. Будьте хорошей девочкой, милая Таня.

Они вошли в кабину лифта величиной с телефонную будку и поехали наверх, стоя так близко друг к другу, что Габриэль чувствовал в дыхании Ишервуда запах выпитого накануне кларета. Через несколько секунд лифт, содрогнувшись, остановился и дверь со скрипом отворилась. В смотровом зале Ишервуда царила полутьма – единственным освещением было послеполуденное солнце, проникавшее через слуховое окно. Ишервуд уселся на крытый бархатом диван в центре комнаты, а Габриэль стал медленно обходить помещение. Картины было почти нельзя рассмотреть в глубокой тени, но он хорошо их знал: «Венера» Луини, «Рождение Христа» Перино дель Вага, «Крещение Христа» Бордоне, «Пейзаж, освещенный солнцем» Клода.