Убийство в Вене - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел Сильва cтр.№ 6

– Такая возможность никогда не может быть исключена, но ведь прошло тринадцать лет. А кроме того, ты же недавно был в Вене. Я помню нашу встречу в конторе Эли в прошлом году по поводу угрозы, нависшей над жизнью его святейшества папы Павла Седьмого.

– Я возвращался в Вену, – признал Габриель, держа в руке фальшивый паспорт. – Но никогда таким образом и никогда через аэропорт.

Шамрон с тревогой следил поверх своей чашки кофе за тем, как Габриель складывал все снова в конверт.

– Так ты поедешь?

– Поеду, – мрачно произнес Габриель. – Надеюсь только, что Эли будет все еще жив, когда я туда доберусь.

Есть в жизни Габриеля моменты, фрагменты времени, которые он переносит на холст и вешает в погребе своего подсознания. К этой галерее памяти он добавил Кьяру такой, какой видел ее сейчас: она сидела в рембрандтском свете от уличных фонарей за окном их спальни, с голой грудью и волнами шелкового атласного одеяла на бедрах. Возникли и другие видения. Шамрон открыл им дверь, и Габриель, как всегда, бессилен был отбросить их. Возник Вадель Адель Цвайтер, тощий интеллигент в клетчатом пиджаке, которого Габриель убил в вестибюле многоквартирного дома в Риме. Возник Али Абдель Хамиди, погибший от руки Габриеля в проулке в Цюрихе, Махмуд аль-Хурани, старший брат Тарика аль-Хурани, которого Габриель убил выстрелом в глаз в Кельне, когда тот лежал в объятиях любовника.

Густая грива упала на груди Кьяры. Габриель протянул руку и осторожно убрал ее. Кьяра посмотрела на него. Было слишком темно, чтобы видеть цвет ее глаз, но Габриелю передавались ее мысли. Шамрон научил его угадывать чувства других людей, так же как Умберто Конти научил подражать старым мастерам. Габриель даже в объятиях любимой не мог прервать вечный поиск сигналов, упреждающих предательство.

Кьяра положила руки на грудь Габриеля. Он чувствовал, как бьется его сердце под ее прохладной ладонью.

– Не хочу я, чтоб ты ехал в Вену, – сказала она. – Там для тебя небезопасно. И именно Шамрон должен бы это знать.

– Шамрон прав. То было много лет назад.

– Да, но если ты поедешь туда и начнешь расспрашивать про взрыв, ты снова столкнешься с австрийской полицией и службами безопасности. Шамрон использует тебя, чтобы не выходить из игры. Он вовсе не заботится о твоих интересах.

– Ты говоришь как сподвижник Льва.

– Да я больше всего забочусь о тебе. – Она нагнулась и поцеловала его в губы. Ее губы были как цветок. – Не хочу я, чтобы ты ехал в Вену и погружался в прошлое. – После минутной паузы она добавила: – Я боюсь, что ты от меня уйдешь.

– К кому?

Она натянула одеяло на плечи и прикрыла грудь. Между ними встала тень Леи. Это Кьяра впустила ее в комнату. Кьяра говорила о Лее только в постели, надеясь, что Габриель там не станет ей лгать. Вся жизнь Габриеля была ложью, с любовницами же он всегда был мучительно честен. Он мог заниматься любовью с женщиной лишь в том случае, если она знала, что он убивал людей ради своей страны. Он никогда не лгал насчет Леи. Считал своим долгом честно говорить о ней даже женщинам, занявшим ее место в его постели.

– Ты хоть представляешь себе, как мне это тяжело? – спросила Кьяра. – Все знают про Лею. Она легенда службы, как и ты, и Шамрон. Как долго предстоит мне жить со страхом, что однажды ты решишь – больше так существовать ты не можешь?

– Чего же ты от меня хочешь?

– Женись на мне, Габриель. Оставайся в Венеции и восстанавливай картины. Скажи Шамрону, чтоб оставил тебя в покое. У тебя же все тело в шрамах. Разве ты недостаточно сделал для своей страны?

Он закрыл глаза. Перед ним открылась дверь галереи. Он нехотя вышел из нее и обнаружил, что стоит на улице в старом Еврейском квартале Вены с Леей и Дани. Они только что кончили обедать, идет снег. Лея нервничает. В баре ресторана был телевизор, и все время, пока они обедали, они смотрели, как иракские ракеты сыпались на Тель-Авив. Лее не терпится поскорее вернуться домой и позвонить матери. Она торопит Габриеля, чтобы тот не осматривал, как всегда, дно автомобиля. «Да ну же, Габриель, поторапливайся. Я хочу поговорить с мамой. Я хочу услышать ее голос». Он распрямляется, пристегивает Дани к его креслицу и целует Лею. Даже сейчас он все еще чувствует вкус оливок на ее губах. Он поворачивается и идет назад к собору, где в качестве крыши восстанавливает запрестольный образ, на котором запечатлены мученичества святого Штефана. Лея поворачивает ключ в замке. Мотор медлит включаться. Габриель стремительно поворачивается и кричит, чтобы она не включала мотор, но Лея не видит его, так как смотровое стекло запорошено снегом. Она снова поворачивает ключ, и Габриель взлетает в воздух…

Он подождал, пока картины, полные огня и крови, не поглотит тьма, тогда сказал Кьяре то, что она хотела услышать. Когда он вернется из Вены, он поедет навестить Лею в больнице и скажет ей, что полюбил другую женщину.

Лицо Кьяры потемнело.

– Я бы хотела, чтобы ты нашел другой путь.

– Я должен сказать ей правду, – сказал Габриель. – Меньшего она не заслуживает.

– А она поймет?

Габриель передернул плечами. У Леи была психопатическая депрессия. Врачи Леи считали, что в ее памяти, словно видеокассета, все время проигрывается взрыв. И не остается места для впечатлений или звуков реального мира. Габриеля часто интересовало, каким он запечатлелся Лее в тот вечер. Видела ли она, как он удалялся в направлении шпиля собора, почувствовала ли, когда он вытаскивал ее обгоревшее тело из огня? Он был уверен только в одном. Лея не желала с ним разговаривать. Она не сказала ему ни единого слова в течение тринадцати лет.

– Это нужно мне, – сказал он. – Я должен произнести эти слова. Я должен сказать ей правду про тебя. Мне нечего стыдиться, и я, безусловно, не стыжусь тебя.

Кьяра выпустила из рук одеяло и горячо поцеловала его. Габриель почувствовал, как напряглось ее тело, а в дыхании появился привкус желания. Потом он лежал рядом с ней и гладил ее волосы. Он не мог заснуть – не мог в эту ночь накануне возвращения в Вену. Но было тут и еще кое-что. У него было такое чувство, будто он только что совершил предательство. Будто он только что был в женщине, принадлежащей другому мужчине. Тут он понял, что мысленно уже стал Гидеоном Арговым. И Кьяра на секунду показалась ему чужой.

Вена

– Прошу паспорт.

Габриель положил его на стойку эмблемой вниз. Офицер устало посмотрел на потертую обложку и перелистал странички, пока не дошел до визы. И поставив еще один штамп – с более чем нужной силой, подумал Габриель, – вручил паспорт Габриелю. Тот сунул паспорт в карман и пошел по сверкающему залу прилетов, таща за собой чемодан на колесиках.

На улице он встал в очередь на такси. Было черным-черно и страшно холодно. Ветер гнал снег, и окрестные поля были накрыты сверкающим одеялом снега. До слуха Габриеля долетали обрывки немецкого с венским акцентом. В противоположность многим своим соотечественникам Габриель не чувствовал раздражения, слыша немецкую речь. Немецкий был его первым языком и оставался языком его снов. Он в совершенстве владел им и говорил, как его мать, с берлинским акцентом.