Жаклин медленно кивнула, завороженная его гипнотическим взглядом и звучавшей в его голосе уверенностью в своей правоте.
— Очень важно, чтобы этот разговор состоялся на квартире у Юсефа. Я хочу еще раз услышать его голос, узнать, какие аргументы он приведет в пользу своего предложения. Потом, когда ты сообщишь Юсефу о своем решении, не удивляйся, если он вдруг выставит тебя под каким-нибудь предлогом из квартиры и предложит провести ночь в другом месте. Я хочу сказать, что у Доминик Бонар это обязательно вызвало бы удивление и даже протесты, но Жаклин Делакруа такой поворот событий вряд ли бы поставил в тупик. Не имеет значения, куда он тебя после этого повезет. Помни одно: мы будем за тобой наблюдать и в обиду тебя не дадим.
Он замолчал и, как это прежде делал Шамрон, стал мерить выставочный зал шагами. Остановившись у картины кисти Луини, он некоторое время вглядывался в изображенную на холсте Венеру. Жаклин невольно задалась вопросом, в состоянии ли он оценить запечатленную на картине красоту или его взгляд скользит по живописному полотну только в поисках причиненных ему временем или людьми повреждений. Неожиданно Габриель отвернулся от картины, сделал несколько шагов по направлению к Жаклин и присел рядом с ней на скамейку.
— Мне необходимо сказать тебе кое-что еще. Я хочу, чтобы ты примерно представляла себе, как все это закончится. Это может произойти в каком-нибудь тихом, безлюдном месте или, наоборот, в гуще уличной толпы. Я хочу довести до твоего сведения одну вещь: ты не будешь точно знать, как и когда это произойдет. Ты можешь увидеть меня поблизости, а можешь и не увидеть. Но если ты все-таки меня заметишь, не вздумай поворачивать в мою сторону голову, следить за мной глазами или, того хуже, шептать мое имя. Ты даже моргнуть при этом не имеешь права. Короче говоря, ты не должна делать ничего такого, что могло бы выдать мое присутствие или заставить его насторожиться. В противном случае конец у нас обоих может быть один — смерть.
Секунду помолчав, он добавил:
— Возможно, он умрет не сразу. «Беретта» двадцать второго калибра далеко не самое смертоносное в мире оружие. Иногда, чтобы убить из него человека, требуется выпустить несколько пуль. Потом, когда он упадет, мне придется закончить работу. Я знаю для этого только один способ.
Он выставил вперед указательный палец и прикоснулся им к ее виску.
— Ну так вот: я не хочу, чтобы ты наблюдала за этим процессом. Запомни: я не такой.
Она подняла руку, отвела от своего виска его палец и согнула его — так, чтобы его рука не походила больше на пистолет. Неожиданно Габриель наклонился к ней и поцеловал в губы.
* * *
— Как она? — спросил Шамрон, когда Габриель свернул на Оксфорд-стрит и покатил в восточном направлении.
— Полна решимости.
— А ты?
— То, что я чувствую, на данной фазе операции несущественно.
— Неужели тебя нисколько не волнует то обстоятельство, что ты скоро ринешься в бой? Тебе не будоражит кровь предощущение того, что скоро начнется гонка с преследованием?
— Меня подобные чувства на задании давно уже не посещают.
— Что и говорить, Габриель, мы с тобой разные люди. К примеру, мне не стыдно признать, что в такие дни я чувствую себя наверху блаженства. Если разобраться, я и живу только ради того, чтобы поставить ногу на горло поверженного противника и сломать ему хребет.
— Ты прав. Мы с тобой и в самом деле разные.
— Не зная тебя, я мог бы предположить, что ты испытываешь к ней теплые чувства.
— Она мне всегда нравилась.
— Слова «нравилась» или «нравится» не из твоего лексикона. Ты или любишь всем сердцем, или ненавидишь. Нечто среднее, вне крайностей, тебе несвойственно.
— Так, значит, отзываются обо мне психологи в твоей штаб-квартире?
— Мне не требуются рекомендации психологов, чтобы прийти к столь очевидному выводу.
— Может, сменим тему?
— Ладно, сменим. Скажи, Габриель, какие чувства ты испытываешь ко мне? Любовь, ненависть? Или же я для тебя пустое место?
— Некоторые веши лучше не озвучивать.
Габриель пересек Тоттенхэм-Корт-роуд и въехал в Холборн. На Нью-сквер он притер машину к бровке и остановился. Шамрон открыл портфель, вынул из него довольно-таки тощий файл и передал Габриелю.
— Здесь все известные службе фотографии Тарика. Скажу сразу: снимков не много, и все старые. Тем не менее, просмотри их. Будет крайне неприятно, если мы пристрелим не того человека.
— Как в Лиллехаммере, да? — осведомился Габриель.
Шамрон поморщился при одном только упоминании о Лиллехаммере. Это было название небольшого норвежского горнолыжного курорта, ставшее символом крупнейшего фиаско оперативного отдела службы за всю ее историю. В июле 1973 года пара «кидонов» — киллеров из группы Шамрона — пристрелила там некоего джентльмена, который, по их мнению, являлся Али Хассаном Саламехом, главой оперативного отдела организации «Черный сентябрь» и одним из организаторов мюнхенского побоища. Как позже выяснилось, это был трагический случай так называемой ложной идентификации. Вместо Али Хассана Саламеха «кидоны» Шамрона убили марокканского официанта, который был женат на норвежке. После этой акции Габриелю и Шамрону удалось скрыться, но несколько человек из их ударной группы попали в руки норвежской полиции. Тогда Шамрону только с большим трудом удалось сохранить свое высокое положение в иерархии службы. На бульваре Царя Саула это событие получило название «Лейл-ха-Мар», что на иврите означает «ночь, исполненная горечи».
Шамрон сказал:
— Полагаешь, сейчас самое удачное время вспоминать о Лиллехаммере? — Помолчав, он одарил Габриеля удивительно теплой улыбкой. — Я знаю, что ты считаешь меня монстром, напрочь лишенным каких-либо моральных установок и правил. Быть может, ты и прав. Но я всегда любил тебя, Габриель. Ты был моим всегдашним фаворитом. И я искренне считал тебя «князем народа своего». Что бы ни случилось в дальнейшем, я хочу, чтобы ты об этом знал.
— Кстати сказать, куда ты сейчас направляешься?
— Завтра нам понадобится самолет. Попробую зарезервировать места в компании «Эйр стоун».
* * *
— Ари, ты ничего не пьешь! Так не честно!
— Извини, Бенджамин. Меня ждет работа.
— Ты собираешься работать ночью?
Шамрон в знак согласия слегка наклонил голову.
— Тогда какого черта ты сюда приперся?
— Хочу попросить тебя об одолжении.
— Ясное дело! В противном случае я вряд ли бы тебя узрел. Надеюсь, дело не в деньгах, поскольку «Стоун-банк» временно закрыт. В любом случае, с деньгами у меня сейчас плохо. Кредиторы завывают у меня под окнами на все лады. Требуют то, что им причитается. Что же касается моих благодетелей из Сити, то они теперь предпочитают оказывать благодеяния более стабильным во всех отношениях субъектам. Я все это к тому говорю, Ари, старая ты перечница, чтобы ты уяснил себе одну вещь: у меня очень серьезные финансовые проблемы.