— Надеюсь, приятель, у вас верная информация, — сказал агент СБДК.
Габриель кивнул, вынул из кармана куртки «беретту», оттянул затвор, досылая патрон в патронник, и засунул оружие за пояс брюк.
— Господь всемогущий! — проблеял лифтер.
* * *
Кабинет был невелик, но изящно обставлен. У окна помещался старинный резной письменный стол, рядом стояло обитое лайкой кресло, вдоль стен высились полки, заставленные книгами по истории и биографическими изданиями из серии «Жизнь великих людей». Скрытые в подвесном потолке лампы давали мягкий рассеянный свет. У стены по правую сторону от стола находился мраморный камин, в котором, негромко потрескивая, ровно горели аккуратные деревянные чурбачки. Арафат, прижимая к уху трубку телефона, молча слушал своего собеседника. Только под конец разговора он произнес несколько слов по-арабски, после чего повесил трубку и посмотрел на Тарика. Когда взгляд Арафата остановился на тарелке с финиками, его лицо озарилось теплой, по-детски беззащитной и открытой улыбкой.
Тарик по-арабски сказал:
— Мир вам, президент Арафат. Один из ваших помощников попросил принести вам эти плоды.
— Финики! Какая прелесть. — Арафат взял с тарелки финик, со всех сторон его осмотрел и отправил в рот. — Эти финики из Туниса, я уверен в этом.
— Полагаю, вы правы, президент Арафат.
— Вы говорите по-арабски с палестинским акцентом.
— Потому что я палестинец, сэр.
— Из какой части Палестины вы родом?
— До Катастрофы моя семья жила в Верхней Галилее. Я родился и вырос в лагере беженцев в Ливане.
Тарик поставил поднос на стол и расстегнул смокинг, чтобы облегчить себе доступ к торчащему за поясом пистолету «макаров». Арафат склонил голову набок и дотронулся пальцем до своей оттопыренной нижней губы.
— Тебе нехорошо, брат мой?
— Просто немного устал. В последнее время мне пришлось много и тяжело работать.
— Я знаю, что такое усталость, брат мой. И знаю, что такое бессонница. И я, и мои люди страдали от переутомления и недостатка сна долгие годы. Но ты страдаешь не только от усталости или недосыпа. Ты болен, брат мой, и я это чувствую. Я очень хорошо чувствую такого рода вещи. У меня на это особый дар.
— Вы правы, президент Арафат. В последнее время мне и впрямь часто бывает нехорошо.
— Какова же природа твоей болезни, брат мой?
— Прошу, оставим этот разговор, президент Арафат. Вы слишком значительный человек и слишком заняты важными политическими делами, чтобы тратить свое драгоценное время, обсуждая проблемы простого работяги, вроде меня.
— Вот тут-то ты и ошибся, брат мой. Я всегда считал себя отцом всех палестинцев. Когда страдает один из них, страдаю и я.
— Ваши слова очень много для меня значат, президент Арафат.
— Скажи, брат мой, уж не опухоль ли заставляет тебя страдать? У тебя какая-то разновидность рака, не так ли?
Тарик промолчал. Арафат же резко изменил направление беседы:
— Скажи мне одну вещь, брат мой. Который из моих помощников попросил тебя принести мне финики?
Его чувство опасности и инстинкт самосохранения ничуть не притупились, подумал Тарик. Ему вспомнился один вечер в Тунисе много лет назад. Проходило совещание — типичная палестинская сходка в стиле Арафата, начинавшаяся за полночь и тянувшаяся до самого рассвета. Кто-то принес адресованную Арафату посылку. Отправителем значился некий иракский дипломат из Аммана. Некоторое время посылка лежала на краю стола, и никто не обращал на нее внимания. Неожиданно Арафат поднялся с места и сказал:
— В посылке бомба, Тарик! Я ее нюхом чую. Убери ее скорей отсюда.
Тарик взял посылку со стола и передал специалисту по взрывным устройствам. Старик оказался прав. Там оказалась бомба, которую коварные израильтяне умудрились доставить прямо на совещание высшего командного состава ФОП. Если бы Арафат открыл посылку, на воздух взлетело бы все руководство Фронта освобождения Палестины.
Тарик сказал:
— Он не назвался. Велел принести вам финики — и только.
Арафат протянул руку и взял с подноса еще один финик.
— Странное дело: твое лицо кажется мне знакомым. Может быть, мы где-нибудь встречались?
— Нет, к сожалению.
— Ты уверен? Я, знаешь ли, никогда не забываю лицо человека, если мне хоть раз доводилось его видеть.
— Уверен, что прежде мы с вами не встречались, президент Арафат.
— Ты напоминаешь мне старого друга — товарища по оружию, который на протяжении ряда лет находился со мной и в хорошие времена, и в плохие.
— Боюсь, я всего-навсего простой рабочий парень.
— Этому человеку я обязан жизнью. Он защищал меня от врагов и столько раз выручал из смертельно опасных переделок, что я уже сбился со счета. — Арафат поднял глаза к потолку и на секунду смежил веки. — Один случай мне особенно запомнился. Меня пригласили в Дамаск на встречу с братом президента Ассада. Мой друг не хотел, чтобы я ехал. Это было много лет назад, когда за мной охотилась секретная полиция президента Ассада, который желал мне смерти. Встреча с его братом прошла без всяких происшествий, но потом, когда мы уже стали садиться в машины, чтобы ехать в Бейрут, мой товарищ сказал, что мне угрожает опасность. Из своих источников он узнал, что сирийцы решили ударить из засады по нашему кортежу и убить меня. Мы отправили кортеж в Бейрут прежней дорогой, чтобы ввести врагов в заблуждение, после чего мой товарищ спрятал меня в Дамаске — прямо под носом у сирийских ищеек. Поздно вечером мы получили известие, что сирийцы атаковали наш конвой на пути из Дамаска и что несколько наших людей убиты. Что и говорить, это был печальный вечер, но я благодаря самоотверженности и преданности моего друга все-таки остался в живых.
— Очень интересная история, президент Арафат.
— А вот еще одна, не менее поучительная и увлекательная...
— Боюсь, мне пора уходить, — сказал Тарик, протягивая руку к своей «пушке».
— Все-таки я хотел бы ее рассказать. Она короткая и много времени не отнимет. Ты позволишь?
Тарик заколебался.
— Разумеется, президент Арафат. Если вы считаете, что это необходимо, я, конечно же, ее выслушаю.
— Может быть, ты присядешь, мой друг? Ты ведь устал.
— Мне не пристало сидеть в вашем присутствии.
— Как знаешь, — произнес Арафат. — Итак, это произошло во время осады Бейрута. Тогда израильтяне стремились раз и навсегда покончить с Фронтом освобождения Палестины и убить меня. Каждое место, где я в те дни оказывался, мгновенно подвергалось ракетному и артиллерийскому обстрелу. Складывалось такое впечатление, что израильтяне заранее знали, куда я пойду или поеду. Мой друг начал расследование и выяснил, что израильская разведка завербовала несколько человек из состава моего штаба. Он также установил, что шпионы получили от своих хозяев радиомаяки, испускающие направленный луч. По этому лучу израильтяне определяли, где я в тот или иной момент нахожусь со своим штабом. Мой друг задержал этих людей и заставил публично покаяться в своих прегрешениях. Это было своего рода послание ко всем потенциальным шпионам и изменникам, из которого должно было явствовать, что такого рода преступления палестинский народ прощать не намерен. Кроме того, он предложил мне подписать этим людям смертный приговор, чтобы потом их можно было предать казни.