«Фу, — подумал Хилли, — да я бы в жизни за один стол с ней не сел».
— Да, наша молодежь не знает, что такое жизнь, — проговорил Фариш. — Они думают, им все обязаны принести миллионы на блюдечке. Не мешало бы им поучиться жизни у твоей дочки.
— Когда я был мальцом, у нас в доме даже ледника не было, — дрожащим голосом проговорил Одум. От жалости к себе он уже начал заводиться. — Я вкалывал как негр на хлопковых полях…
— Все мы собирали хлопок, парень…
— А моя мамочка, она всю жизнь спину на полях гнула, там и померла. Я и в школу не мог ходить — ведь я ей нужен был дома, там круглый год ишачил. Да если бы у меня сейчас были деньги, я бы все купил своим ненаглядным дитятям. Да, дочка? Все знают, что папуля лучше сам не доест, а дочу свою накормит! — Последовала тишина. Одум секунду молчал, а потом повторил, уже менее приятным голосом: — Все это знают?
Он смотрел прямо на Хилли. Не соображая, что ему надо делать, Хилли в панике оглянулся на Лашарон — «неужели он не видит, что я — не его сын?».
— Да, папуля, — едва слышно сказала Лашарон.
Лицо Одума прояснилось, и на его красные глаза опять набежали слезы.
— Вы все слышали, что сказала моя любимая малютка? Иди сюда, доча, поцелуй своего папулю.
Лашарон подсадила малыша повыше на костлявом бедре и медленно побрела к отцу. Что-то в повелительно-собственническом тоне, которым Одум разговаривал с дочерью, и в том, как он обнял ее, вызвало у Хилли очередной приступ отвращения, но также немного испугало. Лашарон отстраненно глядела в пол, принимая отцовские ласки настороженно, как собака, которая не знает, побьет ее сейчас хозяин или погладит.
— Моя малютка любит своего старого папку, правда? Она ведь не хочет дорогих игрушек, и роскошных платьев, и тортов и пирожных?
— А почему она должна все это иметь? — резко спросил Фариш.
— А? — Одум в недоумении поднял на него глаза, и его лоб собрался морщинами.
— Я говорю, почему у нее должно все это быть? У тебя были игрушки, когда ты был маленьким, скажи? А у меня? Нет, мы вкалывали с малолетства как рабы, даже в чертову школу не могли пойти. Так почему это должно быть у них? — Фариш ткнул толстым пальцем в сторону Лашарон.
Лицо Одума просветлело.
— Не должно… — сказал он немного неуверенно.
— Мы что, стыдимся своей бедности? — продолжал Фариш. — Мы что, слишком хороши, чтобы вкалывать как черти? Что хорошо для нас, должно быть хорошо и для нее тоже.
— Проклятье, а ведь ты прав, парень!
— Кто внушает нашим детям, что им все преподнесут на серебряной тарелочке? Наше чертово Федеральное правительство, вот кто! И то, что их папки и мамки слишком для них плохи, что они должны «подняться» выше, чем их плоть и кровь! Портят нам детей, вот что они делают. А потом наши детки от нас морду воротят. Не знаю, как вам, а мне мои предки ни хрена бесплатно не давали.
— Верно говоришь, парень! Доча, дай папуле еще пару минут, — сказал он Лашарон, которая упорно тянула его за штанину.
— Но, папуля, ты ведь сказал напомнить тебе, что «Шевроле» закрывается в шесть.
Одум пьяно покивал, потом засунул руку в передний карман мешковатых джинсов и вытащил оттуда самую большую пачку денег, которую Хилли когда-либо видел. Все головы, как по команде, повернулись к нему. Одум шваркнул пачкой о бильярдный стол.
— Вот, глядите, последние деньги по страховке, — сказал он с пьяным благочестием, кивая на пачку. — И что я с ней сделаю, спросите вы? Пойду сейчас к этому придурку Рою Дайлу и верну назад свою машину. Мерзавец Дайл — забрал мою машину прямо со двора! Да я ему в морду швырну эти деньги, пускай отдает назад машину. Никто не смеет забирать мою собственность из моего же дома.
Одум еще раз стукнул пачкой об стол, потом с трудом запихнул ее назад в карман.
— Папуля, пойдем, а?
— Сейчас пойдем, доча моя, сейчас, вот только я еще разок сыграю со старым Фаришем. Слышишь, Фариш? Я ставлю твои четыреста и еще двести, что сейчас тебя сделаю!
Хилли услышал, как Дэнни Ратклифф с облегчением выдохнул.
— Ставка высокая! — бесстрастно сказал Фариш. — Кто разбивает?
— Ты! — с пьяным великодушием пробурчал Одум.
Фариш, не меняя выражения лица, достал из заднего кармана большой черный бумажник и отсчитал шестьсот долларов двадцатками, которые он положил на край стола.
— Это куча денег, дружок, — сказал Одум.
— Я не твой дружок, — резко сказал Фариш, — у меня только два дружка, вот этот, — он указал на бумажник, — и еще один, двадцать второго калибра. Без моих двух дружков тяжело бы мне в жизни пришлось.
— Папуля, — безнадежным голосом проканючила Лашарон, — ну пожалуйста!
— А ты куда уставился, говнюк?
Хилли подскочил. Дэнни Ратклифф возвышался над ним, злобно блестя своими серебряными глазами.
— Что, язык проглотил? Отвечай, когда с тобой разговаривают, мелочь вонючая!
Хилли оторопело смотрел в глаза Дэнни, не в силах вымолвить ни слова. Вдруг он услышал, как Лашарон сказала негромко, но очень ясно и четко:
— Он просто смотрел со мной книжки.
— Это правда?
Хилли, слишком испуганный, чтобы говорить, торопливо кивнул головой.
— Как тебя зовут, парень? — Это сказал своим грозным голосом Фариш, сверля Хилли единственным глазом.
— Хилли Халл! — не думая, выпалил Хилли и в ужасе закрыл себе ладонью рот.
Фариш сухо усмехнулся.
— Так-то, сынок, — сказал он, — никогда не говори больше того, что тебя заставили говорить.
— А, я, кажется, знаю этого выродка! — воскликнул Дэнни. — Отвечай, у тебя есть брат?
— Да, сэр.
— Сэр? Да как ты смеешь меня так называть? Да я тебя сейчас…
— Остынь, Дэнни, — суховато сказал Фариш. — Что плохого в том, что парень обучен хорошим манерам?
— Люди! — заявил Одум. — Или мы играем, или я пошел. У меня, знаете ли, дел невпроворот.
Но Фариш уже отвернулся от Хилли и нацелился на стол. С оглушительным треском он разбил шары. Первый шар покатился в лузу — хлоп!
Хилли бочком попятился к двери. «Не поднимай глаза, — сказал он себе, — только не смотри ни на кого». Он уже был близок к спасению, когда чья-то рука схватила его за шиворот и подтащила к прилавку. К своему ужасу, Хилли обнаружил, что до сих пор держит в руке экземпляр «Тайн дома скелетов». Он судорожно порылся в кармане, выуживая последнюю мелочь. Но продавец не смотрел на него. Все его внимание было сосредоточено на том, что происходило в зале.
Хлоп! Еще один шар упал в лузу, за ним еще и еще. Зрители замерли. Один из нефтяников громко сказал: