Все, что смогла сделать дочь Хотака, это не ударить глупую
командующую за подобное замечание. Ее отец стал Предшественником! Как бы ни
думали остальные члены семьи, Мариция была уверена — Хотак счел бы такую участь
презренной. Если даже... учение матери верно, как часто шепчутся за спиной...
Может, Хотак незримо ей помогает, вдохновляя дочь на новые дела, но как
призрак-Предшественник? Никогда!
Развернув лошадь к Макелдорну, Мариция выкинула все лишние
мысли из головы. Сейчас надо думать только об Амбеоне. Как высокопоставленного
чиновника империи, её обязанности касаются скорейшего развития и процветания
новой колонии. Духовные дела лежат в ведении матери... а та, как Мариция знала,
очень не любит постороннее вмешательство.
— Кто-то движется со стороны поселения, — крикнул охранник,
и стража немедленно и привычно перестроилась, прикрывая правительницу.
Вскоре показался всадник, судя по эмблеме — имперский
посыльный. С тревогой в глазах он подскакал к Мариции и передал ей запечатанный
пергамент.
— По распоряжению императора Арднора,— сообщил посыльный
извиняющимся тоном, — я пересек Кровавое море и проскакал пол-Амбеона. Мне
приказано вручить эдикт как можно скорее и где бы ни находился правитель. — Он
замолчал, тяжело дыша и вытирая пот.
Мариция, нахмурившись, отъехала чуть в сторону и сорвала
печать.
«В соответствии с императорским эдиктом властью Арднора
Первого решено: столица новой колонии Амбеон будет названа Ардноранти. Все
прежние наименования, исторические или эльфийские, должны быть исправлены или
стерты. Впредь Ардноранти станет основным центром всех операций на Ансалоне.
Кроме того, повелеваем мастерам кланов Тикло и Лаграндли
приступить к выпуску памятных изображений его величества и переделке Храма
Бранчалы в зал священных обрядов Предшественников. Второй мастер Приас прибудет
в скором времени для контроля за последней миссией...»
Понимая, что за ней наблюдают, Мариция все же не смогла не
нахмуриться. Приас был не только правой рукой Арднора, но и любимчиком матери.
Поговаривали, его прочат на место Лотана в Высшем Круге, после того как он
установит полный контроль над Защитниками. Мариции совершенно не нравилось, что
среди ее окружения становится все больше членов этого ордена.
Остальная часть эдикта содержала обычную болтовню про
Предшественников — эту ерунду добавляли к каждому императорскому посланию после
восхождения на трон Арднора. Мариция свернула документ и сунула в седельную
сумку — ее брату не стоило отправлять посыльного лишь для того, чтобы сообщить
о своем решении переименовать город в честь себя, но Арднор никогда не мог устоять
перед любой возможностью подтвердить собственное высокое положение.
Мариция внезапно вспомнила о Бастиане, пропавшем в океане
много месяцев назад, ведь именно ему надлежало стать императором, сам Хотак
провозгласил наследником совсем не Арднора...
— Бастиан... — Мариции не хотелось быть услышанной. Она
часто мечтала, как в один прекрасный день брат найдется — ходили слухи о
странном черном минотавре, бьющемся рядом с негодяем-мятежником Фаросом, многие
воины даже клялись, что узнали наследника... Но Мариция отказывалась верить
таким чудовищным слухам. Бастиан никогда не предал бы. Если бы он был еще жив,
ничто не помешало бы ему вернуться к своей семье и судьбе, а особенно к ней.
Ничто в мире...
Гром опустился на колени перед Фаросом, расположившимся в
помещении, ранее принадлежавшем верховному жрецу Храма, которое он использовал
для дуэлей с невидимыми противниками. Тренировки Фароса продолжались долгие
ночные часы, кипящая в нем безумная энергия, не растраченная за день, лишала
минотавра всякого сна. Предводитель повстанцев погружался в дремоту, при
малейшем шорохе вскакивая на ноги, готовый к любой неожиданности.
Гром не поднимал склоненной головы, и облако пыли, взбитое
упражнениями Фароса, заставило его прокашляться, прежде чем начать:
— Фарос, прости за мой визит...
Последним взмахом меча Фарос обезглавил воображаемого
императора, с которым долго бился. Меч звенел, почти растворяясь в воздухе, и,
продолжая движение, минотавр ловко вложил его в ножны.
— Что опять, Гром? — нетерпеливо спросил Фарос, не обращая
внимания на пыль. Сюда, в отдаленную палату, с поверхности доходили лишь слабые
отзвуки — стук и голоса мятежников.
— В соответствии с обрядами мы устроили огненные проводы
наших мертвецов... — Гром еще сильней закашлялся и сотворил знак Саргоннаса. —
Я пришел просить разрешения сделать то же самое, по крайней мере, для
легионеров, с которыми мы бились...
Фарос вместо ответа снова выхватил меч и начал упражняться
напротив эмблемы Саргоннаса, вырезанной в ближайшей стене. Он не рассказывал о
визите Бога, особенно верующему Грому, который обязательно разболтал бы об этом
всем.
— Оставь их, где валяются! Пусть служат напоминанием всем,
пришедшим атаковать наше убежище.
— Фарос, но зловоние...
— Рассеется, как всегда рассеивалось!
За время рабства Фарос привык и к худшим запахам. На самом
деле смрад напоминал ему о людоедах, которых надо уничтожить, чтобы как можно
больше сахдов и голгринов были мертвы... А когда совсем не останется людоедов,
можно будет вернуться в империю, предавшую его. «Нет», — напомнил себе Фарос.
Он согласился на план Бастиана, хоть сам не знал, хочет ли, чтобы договор был
заключен. Эта мысль заставила мятежника вспомнить, что брат леди Мариции еще не
отбыл.
Предводитель повстанцев молча прошел мимо еще стоявшего на
коленях Грома. Тот собирался было увязаться за ним, но Фарос не дал ему времени
начать умолять снова. Пусть трупы врагов останутся там, где лежат, — солнце
высушит тела, и они украсят эту часть Керна в подобающем пустынной земле
ужасном стиле. Да и Фаросу это зрелище доставит удовольствие.
Гром посмотрел вслед командиру и, вздохнув, благоразумно
решил не следовать за ним.
Фарос быстро шел, почти бежал через залы, и стук его шагов
звучал в такт ударам сердца. Факелы трещали, потревоженные его движением,
каменные глаза скульптур безразлично смотрели на бывшего раба.
Он застал Бастиана в маленькой келье, явно принадлежавшей раньше
послушникам. Черный минотавр был единственным, кроме Фароса, кто не стремился к
излишествам. Другие хотели вспомнить лучшие времена былой жизни, занимались
резьбой, красили стены, но в келье Бастиана было пусто. Как и Фарос, Бастиан,
покидая комнату, не оставит в ней частички себя.
— Ты еще не отправился, — проговорил Фарос. — В чем причина?
Чем скорее этот фарс закончится, тем лучше.