Да и сам я понимал, что нарываюсь, — но, сказав «а», следовало проговаривать весь алфавит: коль уж влез в это дело, разбирайся в нем до конца. (На хрена?! На хрена я в него полез-то?! Я ж по-прежнему даже не знаю — с чьей, такой ненавязчивой, подачи!..)
Смышленый Мессер — беседовали мы главным образом с ним — быстро прочухал, что меня интересует. Он весь подобрался и сделался почти елеен, глазки сузились и заблестели: что дело швах, я понял еще до того, как было озвучено вкрадчиво-императивное предложение «пройтись с пацанами»… Я огляделся — хреново: апеллировать в этом гадюшнике было не к кому; глядишь, еще прям тут положат. Я покорно встал, накинул куртку, невзначай стянул со стола недопитую бутылку «Балтики»… ахнул (пена, осколки, кровища!) ближайшего арийца по голому жбану, двинул второму — пока не опомнился — кулаком в зубы и, расталкивая столики и опрокидывая стаканы, втопил что было духу на выход.
Позади заревели матом, загрохотала мебель — я отшвырнул кого-то с дороги и рванул входную дверь. Слетев с крыльца — чуть не сверзившись, — сразу вильнул вбок, в темный проход, протиснулся между запаркованных тачек (заголосила сигнализация). Понесся наугад, неосвещенными дворами, поднимая цунами из луж и окатывая себя по грудь. За спиной бешено бухали мартенсами, под ноги кидались, заходясь лаем, какие-то шавки. Плохо, что мест этих я ни хера не знал — влетел в тупик, уперся в проволочный забор. Заполошно дыша, соскальзывая ботинками, полез по прогибающейся лязгающей сетке. Меня схватили за щиколотки, потянули вниз.
Некоторое время я висел на пальцах, грозя либо повалить секцию забора, либо разрезать фаланги о проволоку, потом сорвался. Вот теперь хана, сообразил до странности спокойно. Меня сосредоточенно потоптали, метя в голову (я закрывал ее руками), запинали в глубокую лужу. Перевернули мордой вниз, взяв за затылок, окунули.
Сантиметров двадцать глубины тут было — я воткнулся носом в щебенку под разбитым асфальтом, ледяная вонючая вода накрыла с башкой. Я задергался — куда там: держали в несколько рук, давя на голову и шею. Пять секунд, семь, десять… Все. Воздуха нет.
Все, не могу. Сейчас щедро хлебну помойную жижу… Грудь — как ломом вскрывают.
Все.
…То ли я успел-таки отключиться, то ли амнезия кратковременная со мной сделалась — некий временной отрезочек из сознания выпал. Помнить я себя снова стал с того момента, как, судорожно харкая и отплевываясь грязной водой, раздавленно полз задом наперед из лужи. Никто меня больше не держал — а что творилось поблизости, было не понять: раздавались оборванные матерные междометия, громко близко хлопнуло, еще раз.
Стреляют…
Я вытянул себя на асфальт, перевалился на спину, обтирая мокрой рукой мокрую морду, по-прежнему не в состоянии отдышаться. Бахнуло снова — кто-то (один из бритых) — задавленно икнул, сложился, повалился на бок. Но лежать не остался — быстро, хотя и неловко пополз, встал на корточки… на подламывающиеся ноги… шатаясь и скрестив руки в паху, посеменил.
Я приподнялся на локте (текло по спине, по груди) и обнаружил, что арийцы растворились — только один привалился спиной к забору, держа нечто невидимое мне в опущенной и чуть отведенной правой, неотрывно глядя на того, кто стоял в паре метров перед ним: высокого, в темной одежде, в надвинутом капюшоне. Этот новый вытянул в направлении нацика свою правую руку — в ней было что-то вроде пистолетика с обрубленным стволом — и пальнул еще дважды.
Бритого вбило в звякнувшую сетку, как мяч в ворота, он скорчился, сунулся на колени, ткнулся голой башкой в сваленные у забора упаковочные картонки. Завозился в них, громко хрустя, но сумел подняться и уковылять в темень. Травматическое оружие, равнодушно подумал я. Резиновые пули. Теперь этот, в капюшоне, смотрел на меня. Будет стрелять, нет? Лица его я различить не мог.
Стрелять он не стал — развернулся, быстро пошел к выходу из тупика. Там, оказывается, ждала, светя фарами и работая вхолостую движком, какая-то здоровая темная машина. Вроде «бэмки». Мой спаситель сел рядом с водителем, тачка, расплескивая лужи, резко сдала задним ходом и скрылась за трансформаторной будкой.
8
— Так они что — следили, выходит, за вами? — Настя недоверчиво рассматривала меня, словно в поисках подтверждений моего рассказа. Подтверждения имелись — на морде в том числе.
— Ну да. «Вели». Охраняли…
— Но кто они такие?
— Видимо, та инстанция, с которой я общаюсь по и-мейлу. «Дима Эс».
— Но чего они от вас хотят?
— Видимо, чтобы я разобрался в этом деле.
— Им это зачем? Они сами не могут? Да у них же наверняка возможностей гораздо больше, чем у вас! Да и вы сами говорили, что вам подсказки давали — то есть они знают наверняка куда больше. Может быть, вообще все… — Она помотала головой. — Ничего не понимаю.
— Аналогично. И знаете, мне это надоело. Я, пожалуй, завяжу. Не потому, что испугался. То есть и поэтому тоже. Но дело даже не в том, что эти бритые меня чуть не замочили. А в их реакции. Они поняли, что я догадываюсь: Лотарева они прирезали с чьей-то подачи — и им это очень не понравилось…
— С чьей — подачи?
— Видите ли, многие из наших — вообще российских — националистов, причем самых отморозков, уголовников, так или иначе, прямо или косвенно, патронируются силовиками…
— То есть вы думаете…
— Если здешние фээсбэшники взялись за Родионова не по собственной инициативе и если этого Лешу правда убили (в армии!)… догадываетесь, чьи уши тут торчат?
— Да… То есть нет… То есть примерно…
— Вот в такие варки я лезть совсем не хочу. Лучше уж я так и не узнаю, из-за чего мне сломали жизнь, — но хотя бы в живых останусь…
от кого: [email protected]
кому: [email protected]
Ребята, я пас.