Серая слизь - читать онлайн книгу. Автор: Александр Гаррос, Алексей Евдокимов cтр.№ 62

Что Чукотка, помянутая обиженной девушкой Ликой, на самом деле Якутия, я догадался и сам – опять порывшись в net’е. Озера Лабынкыр, Ворота и Хайыр. Где многочисленные очевидцы тоже лицезрели нессиобразных химер. Этим, впрочем, полезная интернет-информация и ограничивалась.

Однако же Инди-Спицын не подвел. Он не только знал, что экспедиция в Якутию прошлым летом действительно имела место, но даже был в курсе, кто именно ее устраивал: Виталий Кондрашин… И даже знал его телефон. И даже электронный адрес.

Телефон не отвечал – ничего, даже “вне зоны”: просто отделывался длинными гудками. Зато на е-мейл пришел ответ. “Здравствуйте, уважаемый Денис. Я действительно знаю Федора Дейча, и он действительно участвовал в нашей экспедиции на Лабынкыр. Экспедиция, правда, вышла безрезультатной и вообще неудачной. Мы, к сожалению, стартовали слишком поздно, и сворачиваться пришлось слишком спешно: в октябре в Якутии уже зима. А Федор с нами расстался на обратном пути, на пересадке в Якутске. Надо сказать, довольно экстравагантно: оставил записку, что у него срочные дела, и исчез из гостиницы. Так что, сами понимаете, в его поисках я Вам помочь не могу. Если найдете Федора – передавайте ему от меня и от ребят привет. Никаких претензий в связи с «пропажей» у меня к нему нет, естественно:) – наоборот, он со своими умениями был неоценимый товарищ. С пожеланием всяческих успехов – ВК”.

Одна знакомая девица утверждала, что он похож на молодого Патрика Суэйзи. Другая – что на молодого Рутгера Хауэра. Разброс достаточный, чтобы догадаться не только, что он не был похож ни на того, ни на другого, но и как у него обстояло с бабами. Хотя знал я и баб, которых Федька всерьез раздражал – с ходу. Все-таки в нем было слишком много агрессии и пофигизма.

Последнего – и по отношению к девкам тоже. В большой степени. Что почти не скрывалось ни на каком из этапов отношений. Так что, если по совести, они – все они – знали, на что идут. Разумеется, это не мешало им ни идти, ни затаивать потом смертные обиды, которых – суммированных и переведенных в мегатонны – хватило бы на непрерывную термоядерную реакцию. И все равно глупо было на него обижаться.

Принцип fuck and forget он исповедовал ведь не только из стихийного мачизма, но и просто в силу гиперактивности, наличия “шила в жопе”. Он никогда не сидел на месте – в обоих смыслах: не только срывался беспрестанно в вояжи и авантюры, лихорадочно менял девиц и сферы деятельности, но и буквально – постоянно двигался, быстро и порывисто.

…Это была интересная порывистость, плавная, мягкая, почти завораживающая: от зрелища ФЭДа, лезущего на тот же Алдара Торнис – не только без остановки, но и без видимого глазу промедления, безошибочно чередуя верхние, боковые, нижние захваты, лишь геснеровские монстры на лопатках то морщатся, то скалятся попеременно в такт сокращениям мышц, – и правда было трудно оторваться.

…И это была интересная мягкость и плавность – опасная. Взрывоопасная. Драться, например, с ним я бы не посоветовал никому, независимо от весовой категории и цвета пояса – не столько даже из-за собственных Федькиных неординарных габаритов, сколько по причине абсолютной его непредсказуемости. Он всегда бил внезапно: и в ситуациях, когда конфликт лишь зрел и, наверное, еще сохранял потенцию к ненасильственному разрешению, и когда супостат окончательно убеждался, что этот шкаф на самом деле полнейший слизняк и вот сейчас послушно отдаст лопатник… И всегда бил беспощадно. В нос, в “солнышко”, по яйцам. В полную силу. “А сил у него немерено”.

Непредсказуем он был, впрочем, во всем. Местами – сплошь и рядом, если уж честно, – это была не слишком комфортная для окружающих непредсказуемость. Тем более – близких. Отчего опять же несть числа обиженным на Федьку, причем обоих полов. В разных странах. Нужно было знать его почти с младенчества, расти с ним в одном дворе, входить во все возглавляемые им компании, шайки, банды и музыкальные группы, выпить с ним гектолитры алкоголя, прыгать с ним с парашютом в Цесисе и на байде с Абавас Румбы, разделить с ним (в разной очередности) не так мало девок, нужно было иметь, словом, мой уникальный опыт – чтобы суметь оставаться его другом. Столько лет. Несмотря ни на что.

И чтобы все равно – в какой-то момент он исчез без предупреждения и с концами. Как исчезал всегда, ото всех и отовсюду.

Да. Кстати. О девках.

Ну – что? Пора? Пора… Пора бы. Больше недели, однако, прошло.

Верчу в руках телефон. Дьявол, пальцы двигаться не желают. Надо же. Что это – ложно понятая гордость?..

Я знаю, что она ответит. Я совершенно точно знаю, что она ждет, когда я позвоню. Я знаю даже, догадываюсь, что эту неделю-с-лишним ее колбасило больше, чем меня… И все равно – не хотят пальцы двигаться.

Чертова мужская прерогатива действовать первому… Ладно-ладно…

Все. Поехали.

Не останавливаясь, под зеленый проходим перекресток с Дзирциема и плавно взлетаем на имантский путепровод.

Морозная четкость, ясность, лаконизм, предельно, болезненно усилившиеся в последние перед погрязанием в вечерней дымке мгновения. Два цвета остались, только два. Победивший серый: матовый серый асфальта, стен, мертвых газонов с сошедшим снегом, не помышляющих еще о зелени; прозрачный, в голубизну переходящий серый неба. И проигравший – густой, отчаянный оранжевый слоеного заката, проседающего в темную щетину леса за микрорайоном; он же, но поблекший до желтовато-опалового – у косо воткнутого в эти небесные волокна полуразвалившегося инверсионного следа; он же, но бесстрастно-розоватый – скользит в стеклах верхних этажей, стекает по трамвайным рельсам вниз с горба путепровода. Навстречу всплывает вереница ксеноновых фар – с их интенсивным отсутствием цвета.

Я поворачиваю голову влево, смотрю на нее в профиль, чувствуя на собственной роже неконтролируемое расползание кретинической совершенно лыбы. Она косится на меня, слабо улыбается и, словно стесняясь этой улыбки, но не будучи в состоянии с ней справиться, наклоняет голову, исподлобья глядя на дорогу, скатывающуюся, расширяясь, к перекрестку с Имантас.

…Есть мужики, способные по-собачьи неотрывно пялиться на своих женщин, искательно заглядывая в глаза. У меня так никогда не выходило. Я наоборот – никак не могу заставить себя на нее посмотреть. Поэтому смотрю на телек, вечно работающий под потолком “Кугитиса”. (На экране англоязычный, кажется – звук все равно отрублен, несинхронным саундтреком – радио Skonto… – музканал, рекламный блок. Фэнтезийно-го сауронистого вида магус в надвинутом куколе мечет из полиартритной длани шаровые молнии. Из-за рамки телеэкрана докатывается оранжевое эхо разрывов. Лаконичный титр: “Fireball”. Камера рывком смещается – по линии огня. В дачном креслице, развалившись, закинув ногу на ногу, молодой раздолбай мотает в такт только ему слышному плейерному музону кучерявой башкой, прихлебывает ежесекундно из красно-черной жестяной баночки… Одесную его магусовы файерболлы безвредно разлетаются в клочья, натыкаясь на невидимую непрошибаемую стену, силовое поле комфорта и спокойствия. Крупно – надпись на баночке: “FireWall”. Слоган: “Nothing Can Get at You”.)