Фактор фуры - читать онлайн книгу. Автор: Александр Гаррос, Алексей Евдокимов cтр.№ 68

У кого что болит: я понимал актуальность иммигрантской темы для Европы - хотя проникнуться Мишкиным пафосом мне было трудно. «Цветной» вопрос лично у меня традиционно вызывал совсем другой комплекс эмоций.

Дело в том, что у нас в городе тоже не так мало негров и латиноамериканцев. Меньше, понятно, чем в Гамбурге, не говоря про Париж, но куда больше, чем почти в любом другом, пусть крупном, российском областном центре. Ряд наших городских вузов неплохо котируется (тем более по провинциальным меркам), а обучение для иностранцев тут стоит, ясное дело, не в пример дешевле, чем в Сорбонне-Гарварде, - так что из бедных Африки и Латинской Америки, из Китая даже к нам до сих пор едут студенты. Кое-кто и из богатой Европы - изучать русский язык. Что-то порядка полутора тысяч иностранцев у нас учится. Шустрый Славка, помнится, в свое время подкатывал яйца к носатой испанской филологине Анхеле…

Так вот, у нас их - цветных-нерусских-черномазых-узкоглазых - режут. Забивают до смерти. Регулярно. За последние пять лет убили тринадцать, по-моему, человек. Просто избитых никто не считает (и преступления такие не расследует - вообще не регистрирует). После же каждого очередного трупа менты и чиновники городской администрации впадают в отрепетированную истерику: не смейте опять шить сюда политику! обзывать город фашистской столицей России! это простое хулиганство! В частном порядке, не на диктофон (мы когда-то для «Информатора» делали большой материал), они же - официальные инстанции - озвучивают примерно такое: а че, блин, эти черные ждут? Приехали сюда, п-маэшь, денег, п-маэшь, не считают, с девками нашими гуляют (фрейдистский мотив в межнациональной тематике всегда вылезает быстро)… А у нас и так народ злой, никто, блин, не работает, все оборонные заводы стоят, блин, молодежь не делает ни хера… Че, русских, что ли, у нас не убивают?!

Убивают. Еще как убивают. То есть негров режут именно за то, что они негры - чужого, непохожего уничтожают первым делом. Ту же бедную Анхелу несколько раз порывались измордовать как чеченку… А своих мочат - просто так. Без повода, системы и смысла. Потому что у нас - война всех против всех. (Вообще всех - даже не только людей: вон в городском нашем зоопарке страусу эму как-то ночью переломали ноги, а всех имевшихся там кенгуру затравили бультерьерами…)

Заказных убийств в городе полно, но из общего числа они составляют процент почти ничтожный. Подавляющее большинство (включая самые зверские!) - бытовые, хулиганские: НЕМОТИВИРОВАННЫЕ.

…Это, положим, вообще наш конек. Мирко Майер из Мюнхена - как выяснилось, обладающий большим опытом жизни в России - говорил нам с Мирским, что так и не выработал никакой единой линии поведения в общении с нашими: более того, понял, что выработать ее невозможно.

Потому что наш - принципиально непредсказуем: ни в доброте, ни в агрессии. Он зачастую не добрый, не злой: никакой. Аморфный. Спонтанно делающийся каким угодно. Анхела признавалась, что даже к самому милому русскому боится поворачиваться спиной.

(… Ну иностранцы - понятно; но я, русский, самый что ни на есть российский, - как я всегда ненавидел в наших эту черту! Как старался сам всегда быть во всем - и в делах, и в личных отношениях - максимально нерусским, в смысле последовательным! И как часто все это - дела и личные отношения - разваливались, упираясь в паскудную российскую непредсказуемость всего и всех, в невозможность положиться ни на кого и ни на что… И когда даже лучший друг, человек, которому я верил как себе, обернулся стопроцентной эталонной сволочью - тут уж я сдался и опустил руки. Я понял, что этой страны мне не одолеть…)

Мирко я тогда толкнул собственную скороспелую теорию - насчет того, что, будучи российским аборигеном, ты почти не имеешь шансов научиться вести себя последовательно. Потому что время у нас - не цепочка взаимных связей прошлого и будущего, а ряд изолированных моментов времени. Причинно-следственные закономерности - не работают. Абсолютно все происходит по принципу случайности.

Вот и озверение наше - пожалуй, не столько от бедности, сколько от этой дезориентации, отсутствия прочной почвы, ощущения вечной экзистенциальной трясины…

По естественной ассоциации (случайность, фактор фуры) я вспомнил Белянина с его программой - но додумать мысль тогда не успел, отвлекся…

Конец октября был холодным и ясным. Завораживающе неподвижная вода каналов скрупулезно воспроизводила поднимающиеся из нее тяжелые - не Венеция - стены. На стоящей у мостков прогулочной посудине с деревянными скамейками еще никого было не видать (единственный признак жизни - дымок из трубы), но на пустом причальчике рядом уже громоздились металлические бочки с пивом: мы в Германии… Мрачно торчали черные мемориальные развалины готической кирхи Св. Николая, что в назидание потомкам не стали восстанавливать после войны.

Я cруливал в кварталы идентичных краснокирпичных складов, длинными параллельными рядами выстроившихся вдоль реки, проходил их сумрачными ущельями, уворачиваясь от занятых делом, не в пример мне, грузчиков, обнаруживая на неброских вывесках непонятно чего тайное торжество ислама: Афганистан, Пакистан, полумесяцы, арабская вязь, некий вездесущий Farhadian со слоганом World under your feet - мир не мир, а Европа, кажется, уже впрямь у их ног… Контрабандой влезал на галерейку, на уровне второго этажа тянущуюся от здания к зданию, - и двигал по ней направо, в сторону высоко поднятого променада набережной, к козырному набору портового города: причалы, кораблики, мачты, мачты, мачты, глубоко фэн-тезийная шхуна Tolkien, гидроплан, на котором можно полетать за деньги, интригующая яхта Erotic Art Museum Hamburg - Paris… На той стороне Эльбы виднелось совсем индустриальное: краны, доки. Посередине - обстоятельные лезвия барж.

…Забирался на борт пожарно-красного плавучего маяка Das Feuerchiff, переквалифицировавшегося в отельчик-ресторан-кафе-паб, устраивался в самом верхнем заведении у иллюминатора и на одолженные (так сказать) у Михаэля евро предавался тому, в чем у немцев мало конкурентов: разливным Duckstein’у, Kцnig Pilsner’у, Maisel’s Wess’у. Дожидался за этим занятием, когда стемнеет, когда зажгутся на кораблях огни и гирлянды на такелаже - и обильное желтое глянцево задрожит на черном.

…А потом, уже шагнув со сходен, уже на Baumwall, механически оглядевшись и идя теперь к станции У-бана, однажды вдруг мысленно запнулся… Оглянулся еще раз. Ничего - никого такого - не увидел… Еще два месяца назад я бы тут же выбросил это - его - из головы: но за два отчетных месяца многое случилось, и теперь я его не выбросил, а стал (поминутно озираясь, мигом утратив пивную расслабленность) прикидывать, откуда же он мне знаком, этот случайно замеченный сейчас мордатый хрен?..

Виктор, отвечая на е-мейл, жутко извинялся за свое исчезновение и божился, что между его работой на «Миссию Люмьер» и советом мне поучаствовать в эксперименте никакой связи не было. В «Миссии» он подвизался только и исключительно по собственному психологическому профилю, причем совсем недолго, о предполагаемых криминальных грехах «просветителей» слышал лишь мельком и слухам этим не доверял. За все время работы на «люмьеров» имя Ларри Эджа не поминалось в его присутствии никем.