Я смотрю на стол. Загаженный, заляпанный, засыпанный крошками… На секунду мелькает: эта кухня и этот стол в желтом электрическом освещении, тусклом из-за напластований табачного дыма под потолком… Все плывет в глазах… И чья-то рожа напротив меня, потная, красная, с невменяемыми белыми глазами и разинутым плюющимся ртом… Кто? Нет, не помню…
Три стакана. Два одинаковых — пошире; один, тоже круглый, — поуже и повыше, заполненный бычками. Одна табуретка валяется на боку. Возле ножки стола на линолеуме — россыпь пепла, окурков и фарфоровых осколков.
(Задетое неверным уже движением приспособленное под пепельницу блюдце летит на пол — блля… А, хер с ним… Я ищу, куда стряхнуть сигарету, он обводит стол мутным взглядом, сует мне пустой стакан: «Все равно он дезертировал…» Докурив, я бросаю незатушенный бычок на дно и долго слежу за идеально вертикальной струйкой белого дыма, пьяно думая: кадр!..)
Сколько нас тут было? Кто на станции сел на электричку, а кто вместе со мной поехал сюда? И куда это — сюда?..
Медленно я поворачиваюсь. Медленно ковыляю обратно по коридорчику. Кошусь на блевотину. Останавливаюсь напротив первой комнаты. Поднимаю взгляд.
Он лежит в полуметре от двери, лицом в пол, головой ко входу, чуть наискось, как-то неуклюже подвернув руки. Широченная, почти черная лужа — уже засохшая, уже пятно… и щедрый, брызгчатый, обтекающий мазок на стене, на светлых выцветших обоях… Очень, очень много крови — густо, сыро воняющей…
В глазах у меня темнеет. Нет! Нет… Я не отрублюсь… Мотаю башкой. Фокусирую взгляд.
Нож. Нож валяется на полу рядом с трупом — кухонный нож с черной пластиковой рукояткой, с длинным, широким, блестящим, испачканным лезвием. Я поднимаю к глазам левую руку. На подушечке большого пальца — маленький подсохший порез.
(— …Попробуй, — скалясь, он сует мне рукоятку. — Осторожней!.. — Но я уже шиплю и облизываю палец.)
На нем голубые джинсы, сильно вытертые на заду, и белая майка. У него бритый затылок, он длинный и худой, и я его знаю. Одновременно — узнаю и вспоминаю.
Ник. Никонов Русел. Это он орал что-то мне ночью на кухне. Это его нож и его хата. Это к нему мы ехали на маршрутке со станции. Это его в компании с кем-то еще мы встретили по дороге в Юрмалу.
С кем? С кем еще?
Снова отступив в коридор, я стискиваю голову обеими руками, пытаясь вспомнить, — и в этот момент над самым ухом яростно, оглушительно, бесконечно, беспощадно грохочет звонок.
Звонок в дверь.
5
Москва, январь 2006-го
— Кого еще видел?
— А! Андрюху встретил Силецкого. Случайно совершенно, прикинь. В «Синдбаде». Знаешь «Синдбад»?
— Это где?
— На Никитском, что ли, бульваре. Меня туда Маринка повела — и вдруг бах: Андрюха. С девицей своей новой.
— И чего Андрюха? Где он сейчас?
— Да в страховой какой-то компании… По-моему, страховой…
— А кем?
— Ну, юристом.
— А, да, он же юрист. Как башляют?
— Ну, мы об этом не говорили, но я думаю, нормально башляют… Иначе хрен бы Андрюха там работал!
— С девицей он был, говоришь? Че за девица?
— О, девица та еще. Некая Ксюха. Страшна как моя жизнь, но понты, понты! Настоящие такие московские. Хотя сама несколько лет как из Питера.
— Ну как водится… Кто она вообще?
— Коллега, блин. Кинокритик. Но это якобы по большей части уже в прошлом, это для нее так, «забавы молодости» — с таким, знаешь, пренебрежительным видом… Сейчас она сценарии сериалов пишет. «Мера пресечения», «Хранитель», чего-то еще…
— «Хранителя» я как-то смотрел серии полторы. Бредятина полная.
— Да ну, сериалы, е-мое… Это ж вообще плейстоцен.
— Ну а что, вариться в этом — круто считается?
— Это смотря как ты котируешься. Если с улицы пришел — много, понятно, не заплатят. Но если у тебя есть имя, если тебя подписывают на статусные проекты, куда баксы лимонами вбухивают… Сейчас же все главные каналы пупок надрывают, чтоб по сериальным понтам конкурентов обставить. Извини меня, если только за право экранизации авторам раскрученных бестселлеров платят по полста штук! Не рублей, сам понимаешь…
— Стой. Ксения? Не Назарова случаем?
— А хрен ее знает. По-моему, она фамилии вообще не называла.
— Вот прикол, если это она… С Силецким, значит…
— Такая довольно страшноватая. Ну, не то чтоб совсем, но ничего особенного. Волосы такие русые, вот до сих примерно…
— Так это, наверное, она.
— А кто такая?
— Она? Это же бывшая Гордина баба.
— Погоди…
— А, да, ты же не знаешь Гордина… Еще один коллега твой, кинокритик. Довольно, по-моему, известный. Бывший, правда, тоже.
— Игорь, что ли, Гордин?
— Ну.
— Тот, что ли, который в «Итоги» когда-то писал? В старые еще, пархоменковские?
— Ну, это я точно не знаю. Знаю, что он в продюсеры пару лег назад подался. Это же сейчас так модно, ты че — кино продюсировать! А Гордин — он вообще знаменитость. Дикий эрудит, про кино знает вообще всё, со всей кинотусовкой знаком.
— Ну, я слышал про него…
— …На какой-то фестиваль наш его звали фильмы отбирать в конкурс. Причем молодой, тридцать с небольшим. Сценарист, опять-таки, продвинутый…
— «Болевой порог»? Там же его, по-моему, сценарий?..
— Да, кажется. Между прочим, с ним — с Гординым, я имею в виду, — какая-то странная история случилась, я слышал. Недавно совсем. Якобы он вдруг пропал неожиданно. Чуть ли не на бабло немереное влетел и свалил куда-то. Эта Ксения, конечно, о нем не обмолвилась?
— Нет…
Чтоб не идти далеко от своей редакции в Потаповском, Денис забил рыжему Вадьке стрелу на «Чистых прудах». Издали он видел, как топчущийся на ступеньках станционного вестибюля рыжий недоуменно оглядывает окрестные киоски, словно не очень понимая, куда попал. Сколько Денис его знал, Вадька всегда имел вид расслабленно-хипповатый — при том что был крайне квалифицированным компьютерщиком и на должности сисадмина в крутой фирме зарабатывал минимум вдвое больше самого Дениса.
Они прошлись по бульвару — сонно-сказочному, неожиданно безлюдному, с неподвижными заснеженными деревьями, — наугад свернули налево и обнаружили там этот паб со странным названием «Влюбленный кружник» и одноименным собственного, кажется, производства пивом.
— …Мишка Ройтман, мы в школе с ним учились, — начал, прихлебывая, рыжий. — Он еще последний класс не закончил, как в Америку уехал — вместе с родителями. Ну, натурализовался там, образование получил, работа нормальная — в страховой конторе крупной работает… Ну так вот, его, как бывшего русского, так сказать, российского, и запрягли заниматься делом другого свеженатурализованного в Америке нашего. Че, блин, хорошее пиво…