Слава богу, не убили - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Евдокимов cтр.№ 53

Нет… раздумало…

Тут оказалось, что клещей на глотке больше нет, а воздух через прогрызенную в пакете дыру поступает. Кирилл трудно и болезненно кашлял, часто, мелко, шурша полиэтиленом, дышал — и все никак не мог толком вдохнуть. Хлюпнул носом (больно!)… выплюнул на подбородок пару сгустков…

— Или ты, блядь, всяких советов умных начитался, а? — ревел Игорь ему в ухо. — Начитался в Интернете? Подготовился? Все эти сраные советы, как вести себя на допросе: на вопросы не отвечайте, следователю не верьте, адвоката требуйте? Щас тебе будет тут Интернет. Тут у нас Интернет один. Вот это вот — наш Интернет…

Что-то присосалось к Кирилловой груди и пронзительное, до остановки сердца, ощущение вздернуло его вверх и вбок, будто лихо подсеченную рыбину с крючком в самом средостении. Потом он куда-то планировал, не чувствуя себя, не понимая, что ему кричат. «Электрошокер!» — дошло, наконец. Но едва вернулась способность соображать, последовал новый тычок шокером: не вышибающий даже дух, а выдирающий — из каждой клетки.

— …в пресс-хату? Легко! Знаешь, что там с такими делают, представляешь вообще? Хоть примерно? Ты же готовился, читал все! Передумаешь ты там быстро, но я те уже ничем не помогу. Так что думай сейчас. Думай, блядь, думай, если ты умный такой!..

— Ладно, ты понимаешь, что отсюда ты на СИЗО поедешь? — вступил следователь Шалагин — вернувшийся, оказывается. Этот был спокоен, подчеркнуто внятен. — А там будет не как здесь. Там в камере будет сорок, или восемьдесят, или сто уголовников. И если я захочу, вся тюрьма уже будет знать, что ты идешь по серийному изнасилованию малолетних. Тебя в первой же хате будут час пиздить без остановки, вообще без остановки, потом обоссут на дальняке, а когда ты сможешь промычать хоть два слова и пожаловаться ментам, тебя, так и быть, переведут в другую хату. И там начнется все по новой. А потом в следующей. И все, на весь срок ты в опущенке. Тебя даже пиздить будут только ногами, чтоб не законтачиться. Потому что петуха касаться можно только ногой или хуем… Ты мне верь, верь!.. — он, видимо, нагнулся к Кириллу, как бы тоже заводясь.

Из носа, отчаянно, тупо ноющего, натекло на грудь — Кирилл чувствовал мокрое и теплое, словно горчичник. Слезы, подсыхая, стягивали щеки. Он как мог боролся с тошнотой, головокружением, невесомостью — все это то отступало, то, снова приближаясь, тянуло в темный вязкий водоворот.

— …А можно к тубикам тебя закинуть. Или к глиномесам спидозным. На тубзоне сдохнуть хочешь?..

Пакет вдруг шумно сорвался с головы. Кирилл заморгал. Ментов видно не было, а прокурор стоял над Кирилловым стулом, опершись рукой о его спинку:

— …Ты не смотри на меня, не смотри, я те не баба твоя! Ты мне помогай! Хули я должен о тебе заботиться, ты объяснишь мне? Хули я тут о тебе забочусь, пока ты кобенишься? Ты че, так и не понял, что тебе предлагают? — внезапно снова успокоившись, он заглянул Кириллу в глаза. — Не понял? Ты отсюда можешь домой пойти, к девке своей. Или тебе больше нравится на дальняке дрочить?.. Я не отморозок, пойми, — тон его стал почти проникновенным. — Че мне, приятно, что ли, тут тебя прессовать, нюхать твой пердеж с подливой?.. Только почему я должен тебе помогать, если ты мне не помогаешь? Скажешь мне, а?

— Шшо я долшен штелать? — Кирилл сам себя с трудом расслышал. Язык все время попадал в дыры, в обильной соленой слюне прощупывалось костяное крошево.

— Что? Сотрудничать со следствием! — он встал перед Кириллом, опершись рукой на стол.

…Рот и подбородок в теплом клею, майка промокла даже на животе.

— Как?

— Вот так, — Шалагин взял со стола ручку и покачал ею перед Кирилловым носом. — Пишешь: «Явка с повинной… Я, такой-то, восемнадцатого сентября прошлого года в городе Рязани на улице Старозаводской нанес ножевое ранение Вардану Амарову… — стоя к Кириллу боком и не глядя на него, следак перебирал лежащее на столе. Словно невзначай подобрал какую-то недлинную штуку, цилиндрический обрубок. Шокер. — …Поняв, что совершил, в целях избежания ответственности я решил воспользоваться особенностями внешности Амарова и сымитировать преступление по мотивам национальной ненависти, совершенное группой лиц…»

Рук давно не было. И почему-то плохо стало видно — не сразу Кирилл догадался, что просто теперь у него заплыл и второй глаз.

— …Короче, что писать, я тебе скажу, не парься. Ты ставишь дату и подпись и на суде подтверждаешь свои показания. Получаешь минимальный срок… — он, наконец, повернулся к Кириллу. — Ну, поехали?

— Требую адвоката…

Следак щедро и открыто, как в оптимистичном комсомольском фильме, ему улыбнулся — и вдруг, ни слова ни говоря, повернулся и снова вышел из кабинета, громко захлопнув дверь. Кирилл прикрыл глаза, покряхтел, поелозил на стуле — но так было еще больней. Все было больно: сидеть неподвижно, шевелиться, дышать, стонать, терпеть…

В какой-то момент — нескоро — до него дошло и показалось невозможным: совсем рядом, буквально в нескольких метрах, за зарешеченным, полуприкрытым грязными жалюзи стеклопакетом с открытой форточкой шла самая обыкновенная, как ни в чем не бывало, жизнь — гудели моторы, гомонили птицы, долбил пневмомолоток, а из какого-то дальнего окна или автомобиля под разухабистую музычку слащаво-хамоватый голосок вопил: «А я готов расцеловать город Суо-очи! А шашлычок под коньячок вкусно уо-очень!..»

Мелькнула мысль, что она, жизнь, вообще-то едина по обе стороны стеклопакета, равно обыкновенна, что работяги на битом асфальте и датые вахлаки со своей попсенью не менее и не более закономерны для нее, чем измордованный лох в ментовском кабинете… — но мозги в мучительной неподвижности, казалось, затекали не хуже рук: думать Кирилл не мог. Как не смог бы даже приблизительно сказать, сколько пробыл один: сознание слегка отодвинулось — не совсем отключилось, но зависло на какой-то грани, в чем-то вроде полусна с неотчетливыми галлюцинациями.

Он очнулся, когда дверь шумно распахнулась и в кабинет нетерпеливо ввалились друг за другом Игорь и Коренастый. Молча, решительно, глядя на него, приблизились: Игорь впереди… Его бессмысленно-целеустремленная здоровенная харя в те полторы-две секунды, что Кирилл на нее смотрел, отразилась где-то очень глубоко в памяти, в детской еще, картинкой, которую он не успел не то что осмыслить — зафиксировать… Не останавливаясь, Игорь с неправдоподобной для такого слона быстротой махнул правой ногой — удар в грудь опрокинул Кирилла навзничь вместе с развалившимся от этого стулом. Он приложился затылком об пол и утонул. Лишь на поверхности непроницаемо-черного водоема, уже неразличимое им снизу, миг-другой колыхалось, пока не растворилось, упущенное воспоминание: поразившая во время похода с матерью на центральный колхозный рынок висящая в мясном павильоне, на стенке, на крюке, отрубленная свиная башка — зажмуренная, с вислыми ушами, с широкой пятачиной, мощное коническое рыло мыльного цвета и ослизлое на вид…

Наружу его выволокла боль, страшная, но в первый момент неопределимая. Чей-то огромный пыльный туфель был перед глазами, в далекой дали в горячем банном мареве плавали ножка стола, угол серого сейфа. Кирилл захрипел, чувствуя, как рвутся суставы конечностей. Руки его оставались скованы сзади, а теперь между них пытались просунуть согнутые в коленях Кирилловы же ноги — по-прежнему без единого слова, только сосредоточенно сопя. Он понял, что больше не может, что сейчас, сейчас! сейчас!! сдохнет…