Джим шагнул вперед, уже зная, что будет дальше. Андрена нырнула ему под руку и кинулась в спальню. Там была дверь во вторую ванную.
— Дурак! Дурак! Обманули дурака! А женщины умнее! В миллион раз!
— Они не умнее! — прорычал адвокат, прислонился к тумбочке и сложил руки на груди. — Они вероломнее!
* * *
Полицейский ждал на пассажирском сиденье. От голода бурчало в животе, но не стоит обращать внимания на всякие там физиологические проявления. Каждый день надо терпеть чуть-чуть дольше, надо убедить себя и того, кто за тобой наблюдает, что ты имеешь право жить.
Полицейский старался предсказать любой поворот событий, просчитать в голове все ходы. Он был уверен, что каждое дело нужно непременно доводить до конца в этом цель человеческого существования. Начало — ничто, главное — итог. Даже тупик, хоть и не решает проблему, может завершить дело. Закончили — с глаз долой. Просто еще одна пустая, никому не нужная победа. Полицейский старался представить себе полную картину, он был уверен, что способен предвидеть все последствия.
Справедливость постепенно обретает форму. До конца еще далеко, потому и форма эта пока расплывчатая. Справедливость редко отвечает нашим ожиданиям, а если отвечает, то плещет через край. Иногда приходится подгонять ее под свои представления.
Полицейского отвлек вой сирены — мимо пронеслась патрульная машина. Красно-синяя мигалка осветила улицу. Сержант Келли включил рацию. На помощь никто не зовет. Наверное, просто к ужину опаздывают. А может, решили прокатиться с ветерком. Сержант заметил, что стекла в патрульном автомобиле опущены. Значит, их там обдувает ветерок, значит, они в духоте не сидят.
— Хватит о ерунде думать, — сказал он сам себе и снова с мрачным удовольствием прочитал вывеску на доме. Фыркнул и чмокнул губами, словно буквы оставили горький привкус во рту. Полицейский провел пальцами по усам и повторил прочитанное вслух. — Чего я жду? — спросил он себя. — Что я здесь оставил?
В голове мелькнул какой-то смутный образ, засосало под ложечкой, но сержант быстро затолкал новую мысль в глубину подсознания и вспомнил о самом главном — о своем плане. Завтра. Так что незачем сегодня тут торчать.
Полицейский включил зажигание. Он ведь просто ждал, хотел убедиться, что Брад никуда не делся. Только поэтому здесь и сидел. Нет, не только поэтому. Выражение глаз Брада Сержант злобно усмехнулся. Взгляд его затуманился. Келли был убежден в своей правоте. Он заглушил мотор и откинулся на сиденье. Да, совершенно убежден. Полицейский потер веки и оглянулся, чтобы проверить, не смотрит ли кто в его сторону.
Ему понравится. Важно все правильно спланировать и правильно разговаривать с людьми, тогда равновесие сохранится. На каждого выпущенного из тюрьмы придется один осужденный. И нечего размышлять о тяжести вины. Вина когда-нибудь сама подтянется, концы сойдутся с концами Брад виновен. Придурок — явный преступник. Без всяких сомнений. Он ведь ненормальный. Достаточно на руки его поглядеть. Больших пальцев-то нету. Урод. А раз он урод, значит, ему приходится доказывать, что он может работать руками. Значит, у него больше шансов совершить преступление. Он ведь ничего не понимает. Таких людей невозможно обучить, их надо вырывать с корнем прямо при рождении. Брада надо запереть, изолировать. Вернуть на его большую ферму. Вот там ему самое место. А в мире уравновешенных разумных людей, трудяг, ему делать нечего. В чем может состоять его вклад в общее дело? Ни в чем. Ноль. Такой же ноль, как пустота у него в голове. Все они, эти придурки, только тянут деньги из налогоплательщиков. Честные, заработанные потом и кровью деньги. И все — на ветер.
Полицейский освободил город от многих сумасшедших, он отвозил их в поля и там отпускал. Они вопили от ужаса и бежали в темноту, а он целился в них и стрелял. Идиоты сразу останавливались, оборачивались и тряслись, ожидая своей участи. Пули перешибали их поганые голоса. Да и в городе сержант как-то убил пьяного. Эта мразь облевала Келли только что начищенные ботинки. Пришлось продырявить мрази башку. От этих отбросов одни неприятности. Столько сил и времени на них уходит, а толку чуть. Одни алкаши чего стоят. Они ведь все равно только тем и занимаются, что медленно себя убивают. Так почему бы не ускорить процесс?
Справедливость — не дом, не автомобиль, ее можно только душой почувствовать. Всякий раз, как пуля пронзала тело, сержант понимал, что справедливость восстановлена. Или вот еще случай. Однажды он обнаружил, что в одной из камер повесился насильник. Глаза выпучились, язык болтается. Преступника настигла справедливость. Без вопросов, без споров, без суда. Если бы только все люди сами лишали себя прогнивших жизней. Самоубийство. Приговор приведен в исполнение.
Сержант взглянул в зеркало. Ему показалось, что на заднем сиденье что-то шевелится. Жена. Полицейский быстро обернулся, но там было пусто. Он вытер с усов капельки пота и провел по густым волосам растопыренными пальцами. Покосился на вывеску. Он мечтал о мести. Эти дома так нахально роскошны! Сержант представил, как его жена сидит в углу комнаты, там только кровать и железный шкаф с ящиками для одежды. Тонкие пальцы неподвижны, глаза потухли.
Полицейский снова посмотрел в зеркало, потянулся к нему, увидел собственные глаза, но ничего не смог в них разглядеть. Он тихо обругал себя и повернул ключ в замке зажигания. Губы сжались, горло перехватило, дышать стало трудно.
Глава восьмая
ЦВЕТЫ ДЛЯ МИЛОЙ
Милдред набирала номер и ласково смотрела на Брада. Он разглядывал ее пальцы, осторожно нажимавшие на маленькие пластмассовые квадратики. Брад попытался повторить ее движения. Поверх гудения телефонной линии раздался резкий механический писк.
Милдред отодвинула руку Брада. Он немного постоял рядом с ней, а потом прошелся по гостиной.
Андрена сняла трубку после второго гудка. Она все еще смеялась над какой-то шуткой Джима.
— Алло?
— Здравствуйте, это Милдред.
— Здравствуйте, Милдред.
— Брад хотел поговорить с мистером Келли, если вы не против.
— Конечно-конечно. Секундочку.
Милдред расслышала, как Андрена зовет Джима. Он сказал несколько слов, Андрена звучно шлепнула его, и адвокат взял трубку.
— Здравствуй, Брад.
Слышно было, что Джим улыбается.
— Нет, это Милдред. Сейчас он подойдет.
Она прикрыла ладонью трубку и окликнула Брада.
Он оторвался от картины, на которой был изображен табун лошадей. Странная картина с очень мягкими красками и особым светом. Лошади выбегали из конюшни, разбрызгивая копытами воду. Брад удивленно нахмурился.
— Это Джим, — сказала Милдред и протянула ему трубку.
Брад взял кусок пластмассы обеими руками, осмотрел его и непонимающе уставился на Милдред.
— Спасибо, — на всякий случай ответил он, любуясь ее темными глазами с приподнятыми уголками. Удивительный взгляд: словно у новорожденных животных. Брад вспомнил кошку, которая жила в сарае. У нее тоже глаза были приподняты в уголках, как у Милой. Брад любил эту кошку. Такая ласковая и молчаливая. Она всегда подходила, если Брад заглядывал в сарай. Но однажды кошка пропала, и больше Брад ее не видел. Он надеялся, что с Милой такого не случится, что похожие глаза не означают похожей судьбы.