– Никки боялась грозы, – вспомнила Эйдриен.
– Никогда об этом не рассказывала.
– Серьезно? Еще маленькой, если начинало грохотать, она надевала теннисные туфли с резиновой подошвой и бежала прятаться в подвал.
За окном сорвало с петель ставню, и та стала хлопать на ветру, с грохотом ударяясь о стену дома. Снова и снова. Дюран бросился было на улицу, чтобы приладить ставню на место – Эйдриен едва успела схватить его за руку.
– Ты в своем уме? – крикнула девушка.
И они оба вдруг зашлись по-детски радостным смехом – так, что голова закружилась от хохота.
Ее ладонь лежала на его руке, и на какой-то миг показалось, что поцелуй неизбежен. Но тут за окнами грянуло – будто бомба взорвалась, – сверкнула молния, Эйдриен вздрогнула от неожиданности, а дом погрузился во мрак внезапно наступивших сумерек.
Когда девушка снова обрела способность дышать, она глотнула воздуха и сказала:
– Электричество отключили.
Дюран ухмыльнулся:
– А я-то решил, что началось светопреставление.
Они убивали время за шахматами – благо хорошего освещения для этого не требовалось. Дюран придумал, как заменить недостающие фигуры: крышки от бутылок превратились в пешки, солонки стали ладьями. Эйдриен не была сильна в шахматах, и противник обыграл ее за считанные минуты – с легкостью, почти не размышляя над ходами.
– Я смотрю, у тебя рука набита, – заметила девушка.
Джефф пожал плечами:
– Похоже на то.
– Дай отыграться, – попросила Эйдриен, расставляя фигуры на разлинованную от руки доску. – По сравнению с Гейбом игрок из меня никудышный… – Она замялась. – Один мой друг довольно серьезно занимался шахматами: числился в клубе или что-то вроде того. Короче, он пытался меня учить, так что не думай, будто я в шахматах ничего не понимаю.
Девушка погрузилась в легкую задумчивость, развернула доску и стала выставлять съеденные противником фигуры.
– Ну, берегись, сейчас я тебе задам. И не смей поддаваться. Посмотрим, сможешь ли ты меня теперь обыграть.
Дюран смог – и очень быстро. По правде говоря, все время, что шла игра, ходы обдумывала Эйдриен. Противник переставлял фигуры почти механически, словно знал наизусть каждую комбинацию. Ей же приходилось с трудом прокладывать себе путь на шахматной доске, минуя расставленные ловушки. На десятом ходу Дюран взглянул на соперницу и заявил:
– Мат.
Эйдриен уставилась на доску и в недоумении покачала головой:
– Не вижу. Где?
Тот пожал плечами:
– Здесь.
Она снова все проверила и нахмурилась:
– Ну, где?
– Прямо перед тобой.
Глаза метались от фигуры к фигуре. В итоге, отчаявшись что-либо обнаружить сама, Эйдриен недоверчиво посмотрела в лицо Дюрану:
– Покажи, я не понимаю.
Соперник невинно посмотрел на нее и проговорил:
– Смотри, шах.
Съев пешку на проходе, Дюран объявил шах королю. Еще два хода – и игра закончилась.
В середине четвертой партии ставню окончательно оторвало, и ветер швырнул в стекло мощную струю воды.
– Будь любезен, – попросила Эйдриен, откидываясь в кресле. – Закрой глаза и скажи, что тебе приходит в голову при мысли о шахматах.
Джефф решил не спорить, закрыл глаза и сосредоточился.
– Ну и?… – проговорила она.
– Доска, – с серьезным видом начал Джефф. – И фигуры.
– Поподробнее…
– Черные и белые. Красное и черное.
– Дальше.
Он задумался и неожиданно для самого себя проговорил:
– Ром.
Эйдриен открыла глаза от изумления:
– Ром?
– Да, такой резкий вкус… И букет. Коньячный, терпкий.
Собеседница не находила слов.
На миг Дюрану показалось, будто он держит в руке наполненный до краев бокал и рассматривает темную поверхность напитка с плавающим по ней одиноким кубиком льда, который становится все меньше и меньше…
– Что еще? – Голос доносился издалека, словно сквозь сон.
– Жара. Помню, там было жарко – рубашка к спине прилипла.
– А где ты находился?
– Не знаю. Все очень смутно. Это похоже на воспоминание… о воспоминании.
– Что еще?
– Музыка. – Дюран едва заметно склонил набок голову, будто прислушиваясь. Но от этого движения он потерял нить, образы рассеялись. Джефф открыл глаза и взглянул на Эйдриен.
– Задержись, – попросила она.
Дюран попытался, но впустую и скоро признал это.
К тому времени дождь порядком ослаб, и небо прояснилось, окрашиваясь в желтушечно-серый цвет.
– Необычное ощущение, – описывал недавние переживания Дюран. – Точно я под гипнозом.
Эйдриен откинулась в кресле и, поигрывая ладьей, задумчиво рассматривала его.
– Больше ничего не вспомнилось? Ром, зной и музыка?
Психотерапевт покачал головой:
– Я просто высказывался по спонтанной ассоциации. Мы же говорим скорее об ощущениях, чем о чем-либо другом. Но в общем, да, это все, что я вспомнил.
Девушка посерьезнела и с профессиональной строгостью спросила:
– Тебе не кажется странным, что вы с Никки оба страдали затяжной амнезией и вас одновременно посещали «липовые» воспоминания?
Джефф выглядел так, точно хотел ответить, но не решался. Наконец он проговорил:
– Мы с тобой смотрим на подобные вещи по-разному.
– Но ты же сам слышал на пленке, что творишь с пациентами.
– Слышал, только…
– Что – только?
Врач вздохнул:
– Думаешь, у меня провалы в памяти?
– Я очень надеюсь, что у тебя провалы в памяти.
Дюран нахмурился:
– Зачем ты так?
– Затем, что это меньшее из двух зол.
Вечерело, и Эйдриен уселась за компьютер. Через час замигал индикатор зарядки батареи, и ноутбук пришлось выключить.
– А ты выписки с кредитки не смотрела? – подкинул свежую идейку Дюран. – Ведь если в октябре Нико уезжала из города, то…
Ухватившись за эту мысль, Эйдриен позвонила в банк – успела перед самым закрытием – и запросила копии вычетов со счета за последние полгода. Клерк не продемонстрировал особой готовности сотрудничать, но в конечном итоге его начальник согласился переслать документы электронной почтой по «адресу регистрации» клиента.