— «Лейси и Бержерон». Фирма находится здесь, в Бель-Шассе. Вы можете позвонить мистеру Лейси, у меня есть его номер. Только не звоните ему после… ну, скажем… — Она задумчиво побарабанила пальчиками по нижней губе и написала на листке календаря номер телефона. — Не звоните ему позже трёх, а может, даже и двух. Он немного выпивает.
Она вручила мне листок с номером, у девочки был очень красивый и чёткий почерк. Мы потратили ещё несколько минут на то, чтобы расставить по местам коробки с газетами. Когда Иезавель закрыла на замок дверь редакции, я извлёк на свет тридцать пять баксов.
— Мне почти совестно брать у вас деньги, — сказала она. — Ведь Фрэнки Бержерон…
— Договор есть договор.
Она сложила банкноты вдвое, потом ещё вдвое и, держа между большим и указательным пальцами, произнесла:
— Ведь эти тридцать пять долларов не составляют все ваше богатство, не так ли?
— Благодарю за помощь, — улыбнулся я.
Иезавель затолкала деньги в задний карман джинсов и протянула мне руку:
— Удачи вам, мистер Каллахан. Может быть, всё образуется. Пинки говорит, что всё получается, если упорно бить в одну точку.
— Будем надеяться, что он прав.
— Где у вас назначена встреча?
— На Тьюполо-стрит.
— И с кем вы встречаетесь, если не секрет?
— Я намерен встретиться с адвокатом по имени Лестер Флад.
Иезавель немного подумала и сказала:
— Лес только в прошлом году окончил университет, но парень он подходящий. — И, внимательно разглядывая свои ногти, добавила: — Передайте ему привет от Иез Хантон. Вы знаете, как туда добраться?
* * *
Следуя указаниям Иезавель, я уже через четыре минуты оказался у дверей адвокатской конторы «Хоуз, Холлидей и Флад». Фирма занимала очаровательный старинный домик из красного кирпича на улице, которая, судя по изобилию медных табличек, служила пристанищем для всей адвокатской братии Бель-Шасса.
Я прождал десять минут, после чего меня препроводили в офис мистера Флада. Кабинет с антикварной мебелью, очень красивыми, но несколько потёртыми коврами и высоченными потолками был просто очаровательным. Такие по-настоящему стильные помещения в наше время можно найти лишь на юге США. На столе у стены размещалась коллекция глобусов.
Флад выглядел почти таким же юным, как Иезавель.
— Лес Флад, — представился он, мы пожали друг другу руки, и Лестер, указав на кресло, спросил: — Чем мы можем вам помочь, мистер Каллахан?
Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы ввести его в курс дела. Он делал заметки в своём блокноте, задавая время от времени уточняющие вопросы. Закончив повествование, я вручил ему фотографию кролика. Он несколько секунд её разглядывал, затем отложил в сторону и произнёс, постукивая ручкой по блокноту.
— Честно говоря, не знаю, как поступить. Я, конечно, возьму дело, если вы так решите, но… — покачал он головой. — Не знаю, не знаю… Суд требует от истца веских доказательств того, что существует жизненная необходимость открыть информацию о пациенте. Именно таковым являлся интересующий вас человек. — Боюсь… — он пожевал губами и, недовольно поморщившись, закончил: — что наши шансы на успех, мягко говоря, невелики.
— Но почему? Разве этот снимок не служит веским доказательством? И разве спасение моих сыновей не является жизненной необходимостью?
Он побарабанил пальцами по столу.
— Я вам очень сочувствую. И могу во многом согласиться. Но в вашей теории масса не слишком обоснованных допущений.
— Каких именно?
— Начнём с того, что вы не знаете, кто оставил фигурку кролика в комнате ваших малышей. Это мог сделать и не похититель. Вы не заметили её до того, как дети были похищены, но теоретически она могла находиться там и до этого. Верно?
— Не думаю.
— Вы уверены в этом на все сто?
— Теперь да.
— Хорошо, — кивнул он. — Вы в этом уверены. Но другие могут утверждать, что ваш сын раздобыл эту фигурку где-то в ином месте. У других детей, у соседей и так далее.
— Он этого не делал.
— Вы же понимаете, что я выступаю сейчас, как адвокат дьявола. Я согласен, что фигурка оригами — предмет весьма необычный и обнаружение в психиатрической лечебнице фигуры, идентичной той, которую нашли в вашем доме, по меньшей мере наводит на размышления. Особенно учитывая связь этой лечебницы с убийством близнецов Рамирес и принимая во внимание параллели, существующие между делом близнецов Рамирес и вашим делом. Но к сожалению, здесь белых пятен слишком много. В обоих предшествующих вашему случаю делах отсутствуют упоминания о каких-либо кроликах. Таким образом, это может быть простым совпадением, на чём наверняка и будет настаивать защита. Насколько я понимаю, никаких отпечатков пальцев на фигуре, найденной в вашем доме, обнаружено не было? Я не ошибся?
— Нет, всё верно.
Адвокат пожевал губами:
— Вам, видимо, известно, что против данного судебно-медицинского учреждения уже возбуждён иск?
— Да. Иск вчинила семья Рамирес.
— Совершенно верно. Лечебница полагает, что у неё в этом деле очень сильные позиции. Они опротестовали решение суда низшей инстанции, освободившего того парня. Протест был отвергнут, и им пришлось его отпустить. У них не было иного выхода.
— Мы говорим о Вермильоне?
— Да, о нём. Хотя нам это и не нравится, но освобождение такого рода людей предписывается законом. Вы, конечно, можете заявить (что в данный момент и делают представляющие интересы семьи Рамирес юристы), мол, этого человека как раз выпускать и не следовало. Но это, если можно так выразиться, есть логическое противоречие, которое не может служить достаточным аргументом. «Post hoc, ergo propter hoc», как говорили латиняне. «После этого — значит поэтому». И это никогда не считалось убедительным доводом. Кроме того, это ретроспективное рассуждение. «Поскольку он вскоре после освобождения убил двух детей, его не следовало отпускать». Да и в чём здесь, собственно, вина лечебницы? Ведь врачи не хотели его отпускать.
Дело осложняется ещё и тем, что все первоначальные аргументы ушли в небеса вместе с дымом. Я слышал, что семья Рамирес, чтобы не дать делу вообще заглохнуть, поделилась своими файлами с адвокатами противной стороны.
— Неужели?
— Да. Однако скорее всего, в этом деле штат и лечебница пойдут на мировое соглашение. А суд, — покачал он головой, — вряд ли захочет браться за новый иск, связанный с раскрытием личности кого бы то ни было. Во всяком случае, до тех пор, пока не разрешится первое дело. А если то, что вы утверждаете, окажется правдой, иск семьи Рамирес обретёт совершенно иной аспект. Ведь это будет означать, что Вермильон детей не убивал, не так ли?
— Именно так.