– Послушайте, вы уже ели?
– Нет.
– Хорошо. Тогда предлагаю вот что. Мадам Сивуар, моя экономка…
Он помолчал, и с некоторым смущением завершил фразу.
– По правде говоря, домработница, но когда я называю ее экономкой, это ей очень льстит, а сам я чувствую себя важной особой. Мадам Сивуар, итальянка и отличная повариха, оставила мне лазанью с приправой из толченых трав и пряностей. Ее надо только поставить в духовку. Поверьте, если внешность мадам Сивуар оставляет желать многого, то ее лазанья не вызывает никаких сомнений.
Никола опять не мог не улыбнуться. Этот человек – сама сила природы. Он излучал симпатию всем своим существом. Его жизнь была, наверное, одной непрестанной радостью. Во всяком случае, именно этого хотелось пожелать ему.
– Я не собирался задерживаться на обед. Но если речь идет о предмете гордости мадам Сивуар…
– Фантастика! Пока лазанья запекается, я быстренько приму душ. Боюсь, что если подниму руку, из-под мышек выстрелит автоматная очередь. И как я потому буду объяснять, откуда в моей кухне труп комиссара?
Фрэнсис достал из холодильника стеклянную сковородку и поместил ее в духовку. Установил температуру и таймер. По тому, как он управлялся с электроприборами, Никола решил, что Фрэнсис либо обожает кулинарию, либо одинок. Впрочем одно не исключало другое.
– Ну, вот, все в порядке. Десять минут, и будем обедать. Может быть, пятнадцать.
Фрэнсис вышел их кухни и, присвистывая, поднялся по лестнице. Юло вскоре услышал шум душа и баритон Жан-Поля Франсиса, напевавшего «The Lady is a Tramp».
[68]
Когда он спустился в кухню, на нем были чистые брюки и рубашка. Зачесанные назад волосы оставались влажными.
– Ну, вот, все в порядке, узнаете меня?
Никола растерянно взглянул на него.
– Конечно.
– Странно, после душа я обычно чувствую себя совсем другим человеком. Сразу видно, что вы комиссар…
Юло опять рассмеялся. Этот человек обладал замечательной способностью приводить окружающих в хорошее настроение. Франсис накрыл стол на террасе, протянул Никола бутылку белого вина и штопор.
– Не откроете ли, пока достаю еду из духовки?
Никола откупорил бутылку в тот момент, когда Жан Поль Франсис поставил на пробковую подставку в центре стола дымящуюся сковородку с лазаньей, приправленной толчеными травами и пряностями.
– Садитесь вот сюда.
Жан-Поль подал ему обильную порцию дымящейся лазаньи.
– Ешьте! В этом доме единственные этикетки, которые изучают внимательно, это этикетки на винных бутылках, – сказал он, накладывая себе такую же порцию.
– Гм, потрясающе, – проговорил Юло с полным ртом.
– А что я говорил? Вот вам доказательство. Знайте, что бы вам от меня ни потребовалось, я всегда говорю правду.
Эти слова послужили Никола Юло поводом изложить причину своего визита, и причина эта была куда горячее любого только что вынутого из духовки блюда.
– У вас был магазин грампластинок, верно? – спросил он, разламывая вилкой запеченную лазанью.
По выражению лица Жан-Поля он понял, что наступил на больную мозоль.
– Да. Я закрыл магазин семь лет назад. Хорошая музыка в этих краях никогда не приносила дохода…
Юло поостерегся передавать ему комментарий сына по этому поводу. Не стоило бередить рану ножом, который все еще торчал в ней. Этот человек ему нравился, и Юло был уверен, что не ошибется, если хотя бы отчасти введет его в курс дела.
– Месье Франсис, мы ищем в Монте-Карло одного убийцу…
– Разве в этом месте фильма герои не начинают обращаться друг к другу по имени и на «ты»? Меня зовут Жан-Поль.
– А меня Никола.
– Ты имеешь в виду того типа, который звонит на радио и которого все зовут Никто?
– Совершенно верно.
– Ну, не скрою, я тоже, наверное, как миллионы людей, слежу за этой историей. Когда слышишь его голос, мурашки бегут даже по коже обуви. Скольких он уже убил?
– Четверых. И потом, ты ведь знаешь, каким образом. Но самое ужасное, что у нас нет ни малейшего представления, как остановить его.
– Это человек хитер, как стая лисиц. Он слушает отвратительную музыку, но голова у него работает превосходно.
– Насчет головы я с тобой согласен. А что касается музыки, вот о ней-то я и пришел поговорить.
Никола порылся в кармане пиджака и достал распечатки, которые дал ему Гийом. Выбрал один лист и протянул Жан-Полю.
– Знакома эта пластинка?
Жан-Поль взял бумагу. Никола был уверен, что заметил, как тот побледнел. Он поднял на него свои голубые мальчишеские глаза, полные изумления.
– Откуда у тебя это?
– Долго рассказывать. Главное, что она принадлежит, по всей вероятности, убийце, и что была продана тут…
Юло протянул Жан-Полю другой лист, на котором можно было прочитать этикетку с названием его магазина. На этот раз бледность на лице Жан-Поля стала вполне очевидной. Он утратил дар речи.
– Но…
– Узнаешь эту пластинку? Можешь объяснить, что за ней скрывается? Кто такой Роберт Фултон?
Жан-Поль отодвинул тарелку и развел руками.
– Кто такой Роберт Фултон!? Да любой, кто любит джаз, кто идет дальше Луи Армстронга, знает его. И любой собиратель пластинок готов руку отдать, лишь бы заполучить одну из его пластинок.
– С чего бы вдруг?
– А с того, что на свете их существует всего десять штук, чтобы ты знал.
Тут уже побледнел Никола. Франсис налил себе вина и откинулся на спинку стула. Лазанья мадам Сивуар, казалось, вдруг утратила для него всякий интерес.
– Роберт Фултон – один из величайших трубачей в истории джаза. Настоящий гений, но сумасшедший, как дикий конь. Вечно норовил что-нибудь учудить, во всем шел наперекор. Например, ни в какую не соглашался записывать пластинки, мол, музыку нельзя заключать в тюрьму. По его мнению, музыкой можно наслаждаться только на концерте, вживую. Иными словами, музыка – это каждый раз совершенно новый опыт, и никто не имеет права фиксировать ее в статике, для вечности.
– В таком случае, откуда же взялась эта пластинка?
– Вот к этому я и веду. Летом шестидесятого года Фултон совершил короткое турне по Америке, играя в разных клубах с несколькими лучшими сессионными музыкантами. Историческое событие. В «Би-боп-кафе» в Нью-Йорке друзья с согласия фирм грамзаписи записали без его ведома один такой концерт и отштамповали пятьсот пластинок в надежде, что увидев их, Фултон изменит свое мнение.