«Отчаяние» снова заскрипел. На этот раз Голландец
почувствовал, как проклятый корабль слегка изменил курс.
«Но, раз меняет, значит, снова направляется к последнему
варианту мира. Он все еще восстанавливает себя. Мы вернемся на землю».
Сам он не мог покинуть корабль, но его спутница, разве и она
в ловушке? Возможно — только возможно — ей удастся покинуть борт. У Странников
есть особые способности.
Если бы только удалось приблизиться к тому периоду времени,
откуда ее выхватили.
— Есть надежда.
Сначала она не поняла, о чем он говорит, очевидно, ожидая
продолжения рассказа. Но теперь у Голландца уже не было времени на разговоры,
пусть даже говорит он сам. Не тогда, когда появилась надежда освободить эту женщину.
В каком-то смысле он чувствовал, как будто получил второй шанс спасти свою
Марию, пусть хоть на время. Лучше жизнь, которую вела Майя де Фортунато и ее
товарищи, чем нежизнь, которой мучился он сам.
— Что вы имеете в виду? — наконец спросила она.
Повернувшись, чтобы видеть ее, Голландец пытался выглядеть
не слишком обнадеживающе. Значительная часть его расчетов основывалась на
теории, а из истории своих преступлений в прошлом он уже знал, насколько
надежными бывают его теории и предположения. Он показал на паруса:
— Корабль разворачивается.
— Я знаю. Я, я заметила, что он следует за голосами.
На этот раз наступила его очередь удивиться.
— Паруса, корпус, весь корабль как будто следует им. Но не
всем. Я заметила это, пока вы, пока вы рассказывали мне о… — Она отступила,
очевидно, не желая об этом говорить.
«Корабль следует за голосами?» Голландец рассматривал
паруса, как будто они его в чем-то предали.
"Как мог я не заметить такого, пройдя столько миров?
Как мог я пропустить нечто столь очевидное, что она отметила
это почти тотчас?"
Но это не важно. Важно то, что он, может быть, спасет ее от
своей судьбы.
— Послушайте меня, Майя де…
— Майя. Просто Майя. Не зовите меня по фамилии. Вы
произносите ее так похоже на моего родителя, когда он представляется. Не могу
этого слышать.
— Простите. — Он неловко потоптался, начиная понимать,
почему она так быстро приспособилась к такой необычной ситуации. Отец ее, нося
личину смуглого подростка, наводил на нее ужас. Ей довелось пострадать от его
рук.
Пострадать, но и получить закалку. Он не сломал ее, только
сделал сильнее. Вот почему так скоро она справилась со страхом перед ним самим,
перед ним — кого прокляло все ее племя.
Он начал снова:
— Майя… Майя, есть надежда, что тебе удастся спастись.
Я, я забыл, что «Отчаяние» должен вернуться в этот вариант
мира. Он еще не полностью восстановлен, и пока все не будет в порядке, он не
может уйти совсем. Он снова войдет в контакт со временем и реальностью, и когда
это случится, ты сможешь с помощью друзей покинуть корабль.
— Вы шутите? — В ее глазах сверкнула внезапная надежда.
Ей не терпелось освободиться от него. Голландец подавил
неожиданную волну разочарования. Он не мог рассчитывать, что она останется с
ним, во всяком случае не более, если бы речь шла о той, на кого она была так
похожа. Майя не была Марией, да и не одна из них не заслуживала, чтобы страдать
рядом с ним. Майя страдала достаточно, осужденная вместе со своими
соплеменниками скитаться путем Апокалипсиса.
— Я не шучу. Надежда есть, но не могу обещать, что ты
вернешься в то время, из которого пришла. Это может оказаться любое столетие.
— Но я просто должна вернуться туда. Гил и Хамман в
опасности. Я не могу их бросить.
Может, так и получится. Наверняка «Отчаяние» подойдет
близко. Он вполне в состоянии попасть в то же десятилетие, возможно, в тот же
год. Но все же надеяться, что Майя встретится со своими друзьями, — это уж
слишком.
— Рискованно ждать периода, откуда тебя забросили. Если мы
будем проходить его, когда ты еще не подготовишься к бегству, тогда, и правда,
есть опасность застрять здесь навсегда.
В первый раз ее прелестные и величественные черты лица
выразили искреннее сострадание к нему.
— Это настолько ужасно?
— Другого я не заслуживаю! — произнес он со страстью,
надеясь, что больше ей спрашивать не захочется. Он не желал, чтобы ее заботила
его судьба.
Голоса теперь звучали громче. Особая, освещенная звездным
светом вселенная, которая окружала «Отчаяние», как будто покрылась рябью. Это
явление заставило потерять ориентацию даже Голландца, а на Майю подействовало
еще сильнее: она потеряла равновесие и повалилась на своего таинственного
спутника. Голландец едва подхватил ее, сам с трудом удержавшись на ногах.
— Мы начинаем падать на планету, — объяснил он.
— Куда? — выпалила потрясенная спутница. — Куда?
— "Куда" — это не так важно, как в «когда».
Куда-то в промежуток между открытием огня и сожжением Рима. Едва ли позже. — Он
встречал варианты Земли, когда человечество так и не пошло дальше строительства
пирамид. Они могли очутиться в любом из бесчисленных отрезков времени.
«Отчаяние» содрогнулся, загрохотав так, как будто гигантский
младенец взял его в руки. Майя крепко держалась за спутника. Голландец не
отстранял ее: ее это успокаивало, а ему давало драгоценное ощущение
человеческого тепла, согревающего его тело.
Звезды поблекли. Появились очертания Земли — дрожащего
призрака, который одновременно рос и уплотнялся. Когда она полностью обрела
форму, то заслонила собою все остальное.
«Отчаяние» неустрашимо двигался прямо к левиафану.
Голландец знал, что это вовсе не похоже на падение в
Мальстрем и корабль не идет навстречу разрушению, однако смотреть на все это
было нелегко.
Поднялся ветер, растрепав волосы женщины и норовя сорвать
мантию мужчины. «Отчаяние» мчался по волнам сияющей энергии, и спуск шел очень
быстро. Его направляла гравитация, одновременно принуждая увеличивать скорость.
Ощущение было захватывающее и страшное.
— А ваш рассказ? — прокричала Майя. Кричать ей пришлось:
теперь даже стоя рядом, они с трудом могли слышать друг друга из-за ветра, да
из-за голосов тоже.
— Вы так и не рассказали, что произошло, когда вас смыло в
море.