Живые люди - читать онлайн книгу. Автор: Яна Вагнер cтр.№ 66

Всё это могло подождать – и последняя оставшаяся у нас машина, и обнаруженный нашими соседями запас топлива, в существовании которого мы почти уже не сомневались, и сами эти соседи, выжидавшие на том берегу. Со дня несчастливой экспедиции в Лубосалму прошёл уже целый месяц: они могли появиться на следующий день после возвращения, пока по льду ещё можно было идти, – и не появились; они могли приплыть спустя две недели, как только озеру надоело быть преградой, – но не приплыли. Конечно, они видели дым.

Густой, черный жирный столб, торчавший в небе до самой темноты в день, когда мы сожгли старый дом, – его нельзя было не заметить и вряд ли можно было истолковать неверно, но две недели подряд с тех пор мы топили печь, – это они видели тоже, как видели и Серёжину лодку; они должны были знать, что мы живы, – и всё равно не желали к нам приближаться. С этим их нежеланием нельзя было спорить.

Нарушить этот негласный карантин могли только они сами – об этом даже не имело смысла говорить вслух. Никому из нас не пришло бы в голову подплывать к их берегу и, тем более, стучаться к ним в дверь; и дело было не только в боязни нарваться на пулю. Дело было в Наташе. До тех пор, пока они были – там, а мы – здесь, мы ничего не знали наверняка – о том, что с ней случилось, однако именно это мучительное незнание терпеть было легче, чем всё, что они могли бы нам рассказать.

И только когда они, наконец, приплыли – все трое, в широкой, выкрашенной белым деревянной лодке, похожей на огромную чесночную дольку, погруженную в воду до половины – откладывать было больше нельзя. Они не пристали к берегу и добрых четверть часа дрейфовали метрах в двадцати, держа вёсла в воде и рассматривая нас, наши лица и черный огрызок дома за нашими спинами. «Ну, здоро´во, что ли», – сказал Анчутка, сидевший впереди, на носу, и тогда мы спросили: «Наташа у вас? Вы видели Наташу?» – мы на самом деле почти в один голос произнесли её имя, и только мальчик, подойдя поближе, к самой кромке воды, спросил неприветливо: «Ты конфеты привёз?» – и, словно отвечая на все вопросы разом, Анчутка просто медленно покачал головой: нет. Ему даже не нужно было раскрывать рот, чтобы мы поняли – спрашивать его о Наташе так же глупо, как ждать от него конфет.

И дальше мы уже только отвечали ему – перед ним, – как если бы в его власти было одобрить или осудить то, что мы делали в эти несколько недель, как будто мы в самом деле нуждались в его одобрении. Пока мы рассказывали, Вова тревожно глядел на нас из-за его плеча, не выпуская весла из рук, а маленький Лёха мрачно смотрел в воду, не поднимая глаз, и только изредка длинно сплёвывал сквозь зубы. «С едой-то у вас как? – спросил Анчутка наконец. – Консервы доели уже?» И Серёжа отозвался: «Нормально с едой, утка пошла, стреляем помаленьку». «Молодца, – хмуро похвалил Анчутка и добавил: – У нас-то не идёт пока охота ваша. Херовое, похоже, будет у нас лето». «Да ладно, – сказал Серёжа. – Хочешь, давай с нами завтра, только затемно надо». «Посмотрим, – перебил его Анчутка, откидываясь назад, словно собираясь скомандовать безмолвным своим гребцам разворачивать лодку, потому что им нечего было больше с нами делать. – Посмотрим». И я спросила глупо: «Так вы голодные, может?» – и он повернул ко мне голову и посмотрел – коротко, недружелюбно. Девочка, подойдя, вдруг ткнулась горячим носом в моё бедро, и пока я наклонялась к ней, пока поднимала её на руки – она, как всегда, мгновенно вцепилась и прилипла, обхватила руками и ногами – там, в двадцати метрах от берега, что-то неуловимо изменилось: лодка ещё не двинулась с места, но вёсла уже как будто напряглись – сейчас уплывут, подумала я, уплывут, – и выпалила, торопясь, не думая, не думая: «Подожди. Подожди! Давайте меняться. Мы настреляем вам уток. А вы нам – дизель. У вас же есть. Я знаю, что у вас есть», – и тут же, ещё до того, как оба весла, словно по команде, дёрнулись и выскочили на воздух, расплёскивая серебристые ртутные брызги, до того, как лодка крутнулась, притапливаясь и загребая носом, мне стало отчётливо ясно, как сильно и страшно я ошиблась.

– Дура, – сказал папа, когда белая дощатая корма с дурацкой надписью «Переправа» была уже метрах в пятидесяти от берега. – Дура.

* * *

Они вернулись через день, пасмурным ранним утром. Ни я, ни Ира не услышали, как шлёпают по воде их вёсла, как они втаскивают на берег свою тяжёлую лодку – новый наш глупый дом был повёрнут к озеру не окном, как прежний, а слепой входной дверью и бесполезной недостроенной верандой. Мы кормили детей завтраком, я держала в руке ложку, сидя спиной к двери, и когда она негромко стукнула, я подумала, что это вернулся папа, и даже хотела спросить – «забыли что-нибудь?» – и успела поискать глазами чайник: тот ещё не должен был остыть, мы только сняли его с печки. Ира дёрнулась на стуле – деревянные ножки взвизгнули, царапая свежие доски пола, – и обхватила мальчика руками, поворачивая его светлую растрёпанную голову, прижимая её куда-то себе в ключицу, он хрипло пискнул – возмущённо, непонимающе. После этого можно было уже не оборачиваться.

– Хлеб да соль, – странно сказал Анчутка мне в затылок незнакомым, сказочным голосом, и воздух мгновенно загустел и уплотнился, испаряя кислород, замедляя движения.

Я заставила себя протолкнуть вперёд немеющую ватную руку, донести ложку до девочкиного рта, собрать с крошечного круглого подбородка четыре, ровно четыре прозрачные капли, отставить тарелку. Положить ладони на стол. Оттолкнуться и встать. Повернуться.

– Попрощаться зашли, – произнес он ласково, поднимая уголки губ и не улыбаясь, – попрощаться. Мужиков ваших не застанем, да и ладно. Двинем к чухонцам, – сказал он, – а не по-людски как-то без прощанья, да, Анюта?

Собственное моё имя липко и неприятно царапнуло ухо; «Дашу забери», – хотела сказать я и не сказала и с благодарностью услышала шелест и шорох, и скрип позади – как хорошо, что она всегда сначала думает о детях, дети же ни при чём, зачем ему дети, а я просто не успею сейчас повернуть голову. Анчутка коротко, равнодушно глянул поверх моего плеча и проговорил спокойно, возвращаясь ко мне глазами:

– А то давай, поехали с нами. – Вова у него за спиной испуганно вздрогнул, и я поняла, что они не договорились. – Что там ваши утки, рыба эта сраная, помрёте же всё равно.

А я смотрела на паренька, застывшего возле двери, мы строили вместе дом, мы жгли костёр на берегу, мы не чужие, не чужие.

– Ягоды тебе принёс. Я, – сказал Анчутка. – Мёда тебе принёс. Я. – И с каждым этим «я» он делал шаг вперёд, а длинный худой паренек за его плечом смотрел и смотрел в пол.

– Да кто ты такой, – сказала я тогда, с хрустом сдвигая назад шаткий стул. – Кто. Ты. Такой. – Но нижняя моя губа вдруг ужасно, судорожно прыгнула и поджалась, и несколько десятков трусливых лицевых мышц в одно мгновение, хором предали меня, и побеждённое горло сжалось, едва пропуская выдох. – Пошёл. Ты. – Это надо было сказать, и я сделала всё, чтобы произнести это, и они мне правда почти удались, два бессильных злых слова – он их услышал.

И ровно в ту секунду, когда у меня кончился воздух – совсем, как у рыбы, висящей в аквариумном сачке, – Ирин голос, вибрирующий от напряжения, холодно, отрезвляюще произнёс: