Живые люди - читать онлайн книгу. Автор: Яна Вагнер cтр.№ 46

– Правда, Лёнь, – сказал Серёжа, – на фига? Что такого-то? Ну пришёл, ну ягод принёс. Я не понял.

– Зато он понял, – зловеще сказал Лёня, упираясь невидящим взглядом в свою тарелку, прямо в рассыпчатую ароматную мякоть. – Он отлично, мать его, понял.

– Они нам завтра обещали помочь венцы разобрать, – начал Серёжа, – нормально же всё.

– Машину тебе жалко, да, Лёнька? – с полным ртом проговорил Андрей и улыбнулся. – Вот и дружбе конец.

И тогда Лёня вдруг подался вперёд, резко, неожиданно, – мне показалось, что он сейчас с размаху грохнет кулаком и непрочный кривой стол лопнет пополам, развалившись в щепки, – но он просто навалился на край, широко расставив локти, тарелки жалобно звякнули, какая-то мелочь поехала, покатилась в стороны, рассыпалась по полу:

– Какая. На хер. Машина. – произнёс он раздельно, яростно, и в конце каждого его слова отчетливо слышна была точка, как будто он перешел на азбуку Морзе. – Какая. Дружба. Ты дружить с ним, блядь, собрался? Он таких, как ты. На обед. По три штуки. Ты в глаза ему заглядывал? Вашу мать, ну откуда вы такие пионеры взялись? – Лёня вскочил и пнул злополучный стол ногой – и одна из тарелок хлопнулась-таки вниз, разметав по чёрным доскам жирные перламутровые рыбные дольки.

– Не ори, детей разбудишь, – сказал Серёжа, нагнувшись, и принялся собирать осколки.

– Ладно, – сказал Лёня – он стоял теперь, тяжело свесив руки, посреди тесной комнаты, которая словно была ему сейчас мала и трещала по швам. – Я не знаю, как вам еще объяснить. Остальные двое – плесень, мелочь, но за этим чёртом надо следить в оба глаза. Не нравится он мне. Ой как он мне не нравится.

– Да кому он нравится-то? – отозвался Серёжа раздражённо – снизу, с пола, не поднимая головы. – Что ты предлагаешь? Мы не стали с ними воевать. Это надо было делать вначале – и мы не стали. А сейчас повод нужен посерьезней, чем мешок ягод.

– Ну что вы несёте, – неожиданно устало сказал Андрей из своего угла. Он больше не улыбался. – «Мы не стали с ними воевать», – передразнил он Серёжу, – можно подумать, у нас бы получилось. Давайте совсем откровенно, а? Кишка у нас тонка просто так их взять и перебить. Я боюсь, даже если б у нас был настоящий повод, а не вся эта херня с консервами и ягодами – мы всё равно жевали бы сопли, мирились там с ними как-то, находили общий язык. Ну, разве что морду там набить – но ползти через озеро с ножами, чтоб их перерезать ночью, – да ладно, это кино уже какое-то, категория «зет». Это вообще не про нас. – Он с трудом выбрался из-за низенького стола и заходил по комнате, слепо натыкаясь на стены и кровати – два шага в одну сторону, два – обратно. – И неважно, кто они, эти черти, может, и правда зеки, а может – обычные мужики, простые, не знаю, военные, – не в этом дело, понимаете? Дело в нас. Мы кто такие? За каким хером в этом сраном лесу сейчас нужна твоя высшая математика, Андреич, или Форекс, или Серёгина хай-энд аппаратура? Мы и сами здесь не нужны. Мы ни черта не можем. Мы вымираем, как динозавры, мы почти уже вымерли.

– За себя говори, – хмуро сказал Лёня. – Я – не вымру.

Андрей живо повернулся и уставился на него с любопытством, словно увидел впервые.

– Ты, кстати, может, и правда не вымрешь, – сказал он после паузы и опять уселся на ближайшую кровать. – Слушай, я всё хочу тебя спросить – а ты кто? Ну, чем занимался до того, как всё случилось?

– Кто-кто. – ответил Лёня и поглядел себе под ноги. – Издательство у меня. Учебники там, детские книжки. Буквари. Раскраски.

Первым засмеялся Мишка – положил голову на стол, на перекрещенные локти, и мелко задрожал плечами, завсхлипывал, сначала беззвучно, потом всё громче и громче, а за ним захохотали остальные – задыхаясь, хлопая себя по ляжкам, утирая слёзы и кашляя, облегчённо выплёвывая вместе со смехом усталость, разочарование и страх, который так долго душил нас, что мы почти перестали его чувствовать. «Да что смешного-то, – неохотно, сконфуженно отбивался Лёня. – Бизнес как бизнес, ну чего вы ржёте?» Серёжа, всё ещё сидящий на полу, поднял к нему лицо. «Раскраски, – простонал он беспомощно, – рас-крас-ки!» – и нырнул назад, к расколотой тарелке, к разбросанным кусочкам форели. – «Ну да, раскраски, блин!» – возмущённо отозвался Лёня, но широкая его физиономия уже дрогнула, уже разъехалась в улыбке, и спустя мгновение он тоже зафыркал и затрясся, перегнувшись пополам, глотая воздух.

– Ну, всё, – наконец сказал папа и вытер покрасневшее от смеха лицо рукавом. – Спать. С завтрашнего дня на стройку девочек берём с собой, нам осталось-то на том берегу работы на пару дней – разберём венцы, переправим сюда, ну а здесь уж как-нибудь присмотрим за ними. Спать, спать! – И он первым поднялся и принялся расправлять свой спальный мешок, качая головой и посмеиваясь, повторяя вполголоса, себе под нос: «Раскраски, ёлки-палки, раскраски!»

Лежа в темноте, я слушала ровное Серёжино дыхание и думала: ну и что. Ну и что. Даже если мы и в самом деле динозавры. Даже если мы действительно вымерли, и те, кто останется после нас, будут уже совсем другими и совершенно на нас не похожими, – ну и что, подумала я в последний раз и провалилась в сон.

* * *

На наше счастье, баня была невысокая, и каждая стена ее была составлена из девятнадцати одинаковых обструганных брёвен, крест-накрест уложенных друг на друга. «Ерунда, – сказал мне Серёжа, – представь, что это конструктор, палочки, всё так просто, перепутать невозможно, подцепил, сбросил вниз, связал, перевёз», – но на деле оказалось, что смёрзшиеся, плотно слежавшиеся венцы не желают разъединяться без сопротивления, что ни Мишка, ни папа не в состоянии поднять их, а когда под Лёней проломилась вторая по счету приставная лестница, которую прислоняли к торцу разбираемой стены, стало окончательно ясно, что снимать брёвна, расшатывая их, подцепляя палками, вытаскивая из вырубленных угловых чаш, могут только два человека – Серёжа и Андрей, остальные же способны только раскатывать их, сброшенные в снег, раскладывать по вырезанным на торцах номерам и увязывать веревками. На исходе третьего часа работы Андрей попал себе самодельной киянкой по руке, взвыл от боли и скатился вниз по хлипкой стремянке. «К чёрту, – сказал он, слизывая кровь с ободранных пальцев, – перерыв, Серёга, не могу больше. Так мы до лета не управимся».

Именно в этот момент появился маленький Лёха – щуплый, кривенький, и, застенчиво оскалясь железнозубым ртом, предложил свою помощь. «Ты давай-ко, отдохни», – сказал он, сильно о´кая и глядя на длинного Андрея искоса, снизу вверх, а потом взлетел наверх по стремянке легко, словно жилистый камуфляжный муравей, зацепился коротенькой цепкой ногой за выступающий конец венца и завозился деловито, весело, застучал, упёрся плечиком. «Ну чего ты? – крикнул он Серёже сверху, – подсоби давай». Серёжа послушно полез назад, и спустя ещё минуту-две сверху посыпался мох, проложенный между венцами, Лёха тоненько, протяжно, с наслаждением закричал, запел: «раааз-двааа-взялиии… аааащёооо – взялиии!», почти сразу тяжелое длинное бревно поддалось, сдвинулось, – «пааааберегиииись!» – и упало с глухим стуком, нехотя, невысоко подпрыгнув несколько раз, как увесистый мяч для регби. Через какой-нибудь час количество брёвен, подготовленных к перевозке, почти удвоилось, и когда Серёжа взмолился, смеясь – «слушай, энерджайзер, дай передохнуть-то», а его место снова занял Андрей, тщедушный Лёха, казалось, даже не запыхался – только узкие его щёки, заросшие неопрятной грязноватой щетиной, запылали свежим, радостным румянцем. «Мох, мох собирайте, – командовал Лёха сверху, – да вон хучь в машину сразу, не мочите только, чтоб сухой был!»