Мы в Виндзоре. Несмотря на покой и хлопоты целой команды королевских врачей, которых болезнь его величества ставит в тупик, состояние Эдуарда только ухудшается.
Желая любой ценой исцелить его, я посылаю в Италию за выдающимся и знаменитым врачом и астрологом Джироламо Кардано, чтобы он приехал в Англию и осмотрел короля. Кардано вскоре прибывает, беседует с врачами и исчезает в королевской спальне, где остается в течение часа.
Врачи стоят, сбившись в кучу и не сводя глаз с двери, и тихо переговариваются, так что я не могу расслышать, что они говорят. Может быть, они не все мне сказали? Или слишком напуганы, чтобы признаться в своих страхах? Или не хотят обнаружить свое невежество?
Мы с доктором Кардано сидим лицом к лицу в моем кабинете, где вершатся самые секретные дела королевства.
— Вы можете говорить откровенно, — произношу я по-латыни, признательный ему за то, что он бегло изъясняется на этом языке.
Повисает зловещая тишина.
— На меня большое впечатление произвели необыкновенные добродетели и исключительные совершенства его величества, что может быть только даром Божьим, — начинает доктор. — У меня не хватает слов для похвал: он достойнейший из правителей, несмотря на столь юный возраст. Такой зрелой мудрости, ума и королевской манеры держаться мне встречать еще не приходилось.
— Да-да, — нетерпеливо обрываю его я, — но что же в отношении здоровья его величества?
Улыбка Кардано исчезает.
— Боюсь, что мир не заслуживает такого идеала, милорд. Мне больно вам об этом говорить, не могу выразить, как глубоко я сожалею, что у короля наблюдаются все симптомы чахотки.
У меня такое чувство, будто чьи-то холодные пальцы щекочут мне спину.
— Должен вам признаться, — продолжает он, — что, прежде чем посетить его величество, я позволил себе составить гороскоп, хотя мне известно, что у вас в стране такие вещи запрещены. Но клянусь, я сделал это лишь в интересах диагностики. И там я узрел тревожные знаки, и когда был допущен к королю, увидел в его лице несомненные признаки ранней смерти. Эту болезнь нельзя исцелить. Его жизненные силы истощатся, и он умрет.
— Когда? — не выдерживаю я.
— Нельзя сказать наверняка. Через несколько месяцев, но не позднее, чем через год. — Он склоняет голову.
Я сижу молча, переваривая эти ужасные известия и чувствуя, что за один миг постарел на десять лет. Но сейчас не время жалеть себя. Я должен обеспечить свои интересы и выиграть время. Я говорю врачу:
— Совет захочет услышать о результатах вашего осмотра. Позвольте вам напомнить, что в Англии предсказывать смерть королю считается изменой. — Я многозначительно улыбаюсь. — Говорите что угодно, любые банальности, скажите, что его величеству требуется время на выздоровление, но я вас предупреждаю: ни намека на серьезность его недуга. Если вам удастся усыпить их страхи, вы будете щедро вознаграждены и сможете поздравить себя с тем, что оказали мне добрую услугу. Потому что главное, в чем я сейчас нуждаюсь, и в чем нуждается королевство, и в чем нуждается Церковь Англии — это время.
Леди Джейн Грей
Хэмптон-корт, октябрь 1552 года.
Отдохнув несколько недель в Виндзоре, король отправляется в Хэмптон-корт на празднование своего пятнадцатилетия. Наша семья приглашена на прием, устроенный в большом зале короля Генриха — строгом, с величественными готическими сводами.
Благодаря нашему родству с королем, мои родители (а следовательно, и я) в числе немногих избранных, кто осведомлен о том, насколько серьезна болезнь короля, и мы поклялись держать это в тайне. Тем не менее до сегодняшнего дня я воспринимала это несчастье как-то отвлеченно, но сейчас, глядя на его величество со своего конца длинного стола, я с ужасом отмечаю, как горят его впалые щеки, как распухли его члены. Более того, судя по взглядам украдкой и встревоженным лицам остальных гостей, они тоже поражены. Я наблюдаю, как мой бедный кузен гоняет по тарелке почти не тронутую еду, как время от времени, держась одной рукой за грудь, он кашляет в тонкий батистовый платок, который держит в другой; и мне удается даже разглядеть, что платок, отнятый ото рта, запятнан кровью. Хриплый кашель, раздирающий грудь, не дает ему говорить.
Обернувшись к миледи, я шепчу:
— Сударыня, боюсь, что его величество болен гораздо серьезнее, чем можно было представить.
— Тcсс! — сердито шипит она. — Здесь нельзя упоминать о таких вещах. Не забывай, что лорд Нортумберленд велел нам, ради короля, вести себя так, будто он здоров.
— Но ведь люди видят? И сам король разве не понимает, насколько он болен?
— Герцог хочет всех убедить, что Эдуард постепенно выздоравливает. Я слышала, что самому королю было сказано, что он обязательно исцелится, — еле слышно бормочет она.
Бедняга, обманутый напрасной надеждой, — думаю я про себя.
— Но довольно, — резко прибавляет матушка. — У нас сегодня праздник, и нечего его портить, говоря о грустном.
Пусть даже и так, я не могу отделаться от мрачных мыслей. Бедный мальчик! Он никогда не выздоровеет, что должно быть очевидно всем, включая его самого. На нем лежит печать смерти — ясно как день. Его следует об этом предупредить, из милосердия, во спасение его души.
Мне мерзко видеть Нортумберленда, который, как ни в чем не бывало, сидит по правую руку его величества, шутит и смеется. Чтобы позабавить короля, он уже подробно планирует дорогие развлечения на Рождество, которое, вероятно, станет последним для Эдуарда. По словам батюшки, герцог также пытается ускорить переговоры о браке его величества и Елизаветы Французской, наверняка надеясь, что мой несчастный кузен успеет до смерти произвести на свет наследника, но милорд, глядя на него, сильно в этом сомневается. Однако Нортумберленд продолжает играть в свою игру, пытаясь обмануть целый свет. Говорят даже, что он делал запоздалые попытки наладить отношения с леди Марией и запретил навещать брата коварной леди Елизавете. Очевидно, что он старается выиграть время и вооружиться по всем направлениям. Но разве этот бесчувственный человек не понимает — убеждая всех, что болезнь короля просто временное недомогание, он налагает невыносимое бремя на Эдуарда, который уже слишком слаб, чтобы содействовать ему во всем этом обмане?
Леди Мария
Ньюхолл и Уайтхолл, февраль 1553 года.
— Мне это совсем не нравится, — признаюсь я сэру Роберту Рочестеру, своему управляющему. — Куда бы я ни пошла, даже в своем собственном доме, повсюду я слышу, что король серьезно болен, но из дворца и, в частности, от злодея Нортумберленда ничего не получаю, кроме этого. — Я показываю на документ, который доставили только что. — Я отсылала ему письмо за письмом, умоляя сказать мне правду, но в ответ меня только засыпают невообразимыми любезностями. Вы припоминаете, сэр Роберт, что всего год назад они слали мне письма с угрозами? А теперь из кожи вон лезут, чтобы ко мне подольститься.