Но я должна узнать. Собравшись с силами, медленно-медленно приподнимаюсь. Это причиняет мне боль, потому что внизу у меня все ноет, и с каждым движением все сильнее. Проклятье, наверное, разрывы очень сильные, а значит, для выздоровления потребуется гораздо больше времени, чем обычно. От усилий кружится голова. Но вскоре, скрипя зубами от боли, мне удается приподняться и заглянуть в колыбель.
При виде лежащего там существа у меня вырывается крик. Мой ребенок — безобразный, уродливый горбун, это не оставляет сомнений. Но хуже всего то, что — как я вскоре узнаю от примчавшихся на мой крик женщин — это еще одна девочка.
Мы даем ей имя Мэри, в честь леди Марии, которая по доброте своей согласилась быть ее крестной матерью. Но я не желаю иметь с этим ребенком ничего общего. Она не только оскорбляет зрение, но и, похоже, поставила крест на моих надеждах когда-нибудь родить Генри сына. Когда я через десять дней, шатаясь, встаю с постели, чтобы посетить службу, и начинаю потихоньку двигаться, я понимаю, что со мной что-то действительно не в порядке. Такое ощущение, что мое чрево вот-вот из меня выскользнет, выйдет, как некий чудовищный плод. Врачи говорят, что поправить ничего нельзя и что мне придется жить, смирившись с этим неудобством, хотя, возможно, и не всю жизнь.
Я ничего не сказала Генри, хотя он, конечно, не мог не заметить перемены. Лежа на спине в супружеской постели, я обнаруживаю, что исполнение моего долга не причиняет мне особой боли, но и удовольствия я не испытываю. Еще я боюсь, что мне никогда теперь не удастся зачать. Стыдливость и сдержанность заставляют меня держать мой недуг в тайне ото всех, и я решила, что никогда не стану обсуждать его с мужем. Пока он возлагает на меня надежды, я могу им управлять.
Но теперь я гораздо чаще прежнего выхожу из себя. Знаю, что всегда была вспыльчива, но теперь я и вовсе не в силах сдерживать приступы гнева, ведь жизнь так жестоко обошлась со мной — женщиной, которая должна была родить много крепких сыновей, дабы они служили нам утешением в старости. Кроме того, у меня нет ни времени, ни нежности для наших старших дочерей, которые невыносимо раздражают меня своей глупой болтовней и детскими заботами, и я сержусь и наказываю их больше обычного.
Все относят мое дурное расположение духа на счет удара, который я пережила, и причуд, которые бывают у женщин, когда в грудях высыхает молоко. Горбунью отдали на попечение няньки, которой было строго-настрого приказано держать ее при себе, чтобы она не попадалась мне на глаза. Я не собираюсь ни воспитывать ее вместе с сестрами, ни давать ей такого же образования. Мы станем держать ее взаперти в Брэдгейте, чтобы мир не узнал о постигшем нас проклятии Божьем.
Королевский дворец в Гринвиче 1545 года.
Я вернулась к своим обязанностям при дворе. Королева, догадывающаяся о том, что мы пережили ужасное несчастье, сводит меня с ума своей непрошеной добротой. Я вежливо отклоняю ласки, которые она расточает мне с самыми лучшими намерениями, и не могу преодолеть свою замкнутость и чувство горечи. Она даже заметила, что мне трудно ходить и садиться, но, к счастью, она слишком хорошо воспитана, чтобы докучать мне расспросами о здоровье. Еще она обратила внимание, что я стала менее терпелива с прислуживающими мне членами ее свиты, и слегка меня за это пожурила.
Гораздо отраднее, чем эта навязчивая забота, то обстоятельство, что недавно она подробно меня расспрашивала о жизни и образовании Джейн, которая, похоже, возбуждает у нее повышенный интерес.
— Мне было бы очень приятно, если бы вы вызвали Джейн во дворец, чтобы она пожила у меня некоторое время, — просит она меня. — Я бы очень хотела сама услышать, каковы ее успехи в занятиях.
Это важный знак и возможность, которую нельзя упустить — привезти Джейн во дворец, дабы снова привлечь к ней внимание короля. Кто знает, что из этого может получиться? Может быть, он уже выделил Джейн с мыслью оказать ей предпочтение.
Я обязана внушить ей, что многое зависит от ее поведения при дворе. Ей следует делать все возможное, дабы угодить королеве, и если ей случится повстречать короля, она должна постараться произвести на него хорошее впечатление — своей внешностью, воспитанностью и образованностью.
Милорд очень рад слышать о любезном приглашении ее величества. Мы с ним целый вечер вдалбливаем Джейн, что она должна и чего не должна делать при дворе. К счастью, она хорошо натаскана по части этикета, но мы обязаны убедиться, что она не упустит случая проявить себя.
Конечно, невинный ребенок и не подозревает, каково значение этого визита, и мне едва ли следует винить ее за это, ибо она не посвящена в наши великие планы на ее будущее. Хотя, подобно всем девочкам ее положения, она знает, что однажды батюшка устроит ей выгодный брак, мы, разумеется, остереглись называть ей имя ее, Бог даст, будущего жениха.
От меня не укрылось, однако, промелькнувшее на лице Джейн непокорное выражение, когда мы закончили наши напутствия. Попросту она возмущена тем, что ей читают нотации. Это необходимо пресечь!
— Только взгляни вот так на королеву, и она тотчас тебя выгонит! — взрываюсь я. — Черт возьми, когда этот ребенок научится скромности?
— Слушайся матушку, Джейн, — устало говорит Генри, давая понять, что не желает стараться больше необходимого. Он целый вечер твердил наставления вместо того, чтобы играть в карты, и ему не терпится поскорее уйти.
— Я буду стараться, сударь, — отвечает Джейн, но я уже не слишком доверяю ее смирению.
Леди Джейн Грей
Виндзорский замок, осень 1545 года.
Виндзор — это очень старый замок, где слишком много сквозняков, что делает его непригодным для проживания зимой, но в теплые месяцы там хорошо. Королева любит устраивать пикники со своими фрейлинами в Большом парке, где мы сидим на траве под весело трепещущим шелковым навесом и слушаем ее истории о Херне-охотнике, чей призрак, говорят, бродит в здешних лесах. В третий раз за неделю мы выбирается на это место — ее величество хочет застать последние теплые деньки года.
Утром мы часто закрываемся с ней на час в ее личных покоях, склонив головы над моими тетрадками и переводами. Ее величество не скупится на похвалы, она явно мною довольна.
— Ты удивительно развита для своего возраста, Джейн, — не единожды повторяет она. — Будь уверена, я сделаю все, что в моей власти, чтобы твои таланты принесли плоды. — Я наслаждаюсь столь непривычным для меня признанием.
Леди Мария тоже находится при королеве, в то время как леди Елизавету, поспорившую со своим августейшим отцом, отослали обратно, дабы она раскаялась в своей дерзости. Я знаю, что королева беспокоится о ней, ибо его величество и не думает сменять гнев на милость.
Мне жаль, что я лишена общества леди Елизаветы, потому что леди Мария с ней и рядом не стоит по части веселья. Она ровесница моей матушки и бесконечно рассуждает о Деве Марии, о святых и воле Божьей. Она явно не одобряет религиозных реформ короля, хотя и не осмеливается критиковать их в открытую. Мне кажется, что она живет в прошлом, и мне ее жаль, потому что это тщетно. Каждый знает, что Папа Римский ничем не лучше антихриста, а леди Мария просто глупа, думая иначе. Как говорит моя матушка, нельзя перевести часы назад.