Мы близки, как и должны быть близки сестры, но между нами всегда существовало здоровое соперничество. Джейн, которая на четыре года старше меня, отличается капризным и строптивым характером. Я же совсем другой ребенок: послушный, безропотный, почти никогда не получаю замечаний, шлепков и щипков, какие частенько достаются Джейн за всевозможные проступки. Иногда ей попадает за то, что она хоть и исполняет требования родителей, но делает это без того совершенства, с каким Господь сотворил мир. Сколько я себя помню, родители никогда не были ею довольны. Что бы она ни делала, что бы ни говорила, все непременно подвергается осуждению. Бедняжка Джейн! Сколько раз я видела, как она с рыданиями бежит к нашему любимому учителю (нас обучают на дому) господину Айлмеру, ища у него утешения от их жестокости. Что же касается меня — девочки пусть и менее умной, но зато очень симпатичной и не такой строптивой, — то выговоры я всегда получала в мягкой форме, а иногда даже удостаивалась и похвалы.
Я росла тихим ребенком и вполне довольствовалась лучиками сияния, исходившего от моей блестящей сестры, которые частично попадали и на меня. Я всегда отличалась хорошим поведением, потому что, будучи девочкой робкой и застенчивой, не хотела понапрасну осложнять свою жизнь. Как правило, таким образом я заслуживала благосклонность нашей грозной матери и избавляла себя от строгостей, которыми она терзала мою непослушную сестру, что меня вполне устраивало. Но по мере того как я взрослела, мне все чаще приходило в голову, что матушка чрезмерно жестока к Джейн и совсем не любит ее, а потому я стала защищать старшую сестру.
И вот теперь, когда я смотрю, с каким несчастным видом стоит она в этом совершенно ненужном ей роскошном одеянии — брови насуплены, простоватое лицо усеяно веснушками, — а Эллен расчесывает ей длинные рыжие волосы, мне жалко бедняжку. Наша няня Эллен — такая добрая душа. Она любит Джейн, причем гораздо сильнее, чем родная мать, и всегда встает на ее защиту, но родители редко прислушиваются к словам няни. Ведь Эллен — всего лишь прислуга, так стоит ли обращать на нее внимание.
Вообще-то, моя старшая сестра должна бы радоваться: ведь теперь она выйдет замуж, вскоре станет хозяйкой в собственном доме и мать ей больше будет не указ. Правда, сама Джейн утверждает, что она всего лишь меняет одну форму рабства на другую. Лично я этого понять не могу. Для меня замужество — это настоящее чудо, и мне очень хочется, чтобы и Джейн относилась к предстоящему браку точно так же, хотя в глубине души я прекрасно понимаю, что она уже все для себя решила. В любом случае я буду скучать без нее, своей дорогой сестренки. А кто утешит бедняжку, когда рядом не будет меня?
Джейн следовало бы родиться мальчиком и унаследовать от родителей их титулы и состояние. А заодно и их немалые амбиции. Ведь в жилах нашей матери течет королевская кровь, и они с отцом вполне могли бы претендовать на корону. Да что там говорить, наша мать — следующая в очереди на трон после единокровных сестер короля, принцессы Марии и принцессы Елизаветы, хотя, если здоровье не подведет их и если они обе выйдут замуж, перспективы моей матери довольно призрачны. Мне потребовалось немало времени, чтобы понять: нелюбовь ее к Джейн проистекает из того, что моя старшая сестра родилась девочкой. И потому, что бы Джейн ни делала, абсолютно все было не так и не устраивало родителей.
Одно время они, правда, вынашивали честолюбивые замыслы — выдать ее замуж за короля Эдуарда и сделать королевой. Я не очень представляю себе, как именно родители собирались это провернуть… Мне известно лишь то, что не так давно они отказались от этой идеи и весьма скоропалительно согласились выдать нас с сестрой замуж.
Честно говоря, Джейн очень не хотела выходить за лорда Гилфорда Дадли. Бедняжка изо всех сил сопротивлялась этому браку. Но тщетно. Наша жестокая матушка колотила Джейн до тех пор, пока та не согласилась. Помню, как она кричала, что этот брак необычайно выгоден для нашей семьи, а отец взирал на происходящее безразличным взглядом.
— Не понимаю, о каких выгодах может идти речь? — всхлипывала Джейн, уворачиваясь от разгневанной родительницы.
— В свое время узнаешь! — сквозь зубы говорила мать. — А сейчас… делай… что… тебе… говорят! — Каждое слово сопровождалось ударом плетки.
Со мной все было иначе. В прошлом месяце родители вызвали меня в большой зал нашего дома в Шине. Мать сидела у камина, а отец стоял спиной к огню. Его охотничьи собаки сидели у ног хозяина. Родители одобрительно улыбнулись, когда я сделала реверанс и уважительно встала перед ними.
— Катерина, ты наверняка будешь рада узнать, что отец нашел тебе хорошего жениха, — сказала мать.
Заостренные черты ее лица приобрели кроткое выражение, когда ее взгляд остановился на муже. Почтительное уважение к супругу было всего лишь поблажкой его тщеславию и данью традициям, потому что ни для кого не секрет: мой отец готов во всем подчиняться жене, в жилах которой течет королевская кровь.
Эта новость стала для меня полной неожиданностью. Поскольку мне исполнилось всего лишь двенадцать лет, я предполагала, что до замужества у меня еще есть некоторое время, а потому от удивления даже дара речи лишилась. Однако родители милостиво приняли такую мою реакцию за послушное согласие.
— Да, ты еще слишком юна, чтобы быть женой, — сказал отец, — но уже достигла нужного возраста,
[2]
и этот брак нас вполне устраивает. И самое главное, он принесет большую пользу короне.
Пользу короне? О чем это он? Какое отношение к важным делам, происходящим в королевстве, могу иметь я, маленькая незаметная леди Катерина Грей?!
— Ты посмотри — бедная девочка просто онемела! — рассмеялась мать. — Что, Катерина, не веришь собственному счастью?
— Я благодарю вас, сэр, мадам, — пробормотала я.
Мать повернулась к отцу и радостно проговорила:
— Вот видишь, Генри, я же тебе говорила: она будет куда как сговорчивее, чем Джейн.
— Я этому весьма рад, — с чувством ответил отец, который ненавидел всякие осложнения.
Разумеется, ему было неприятно, что он потерял терпение и обозлился на Джейн, которая устроила столько шума вокруг своего замужества, причем длилось это не один день.
— Ну что ж, Катерина, я думаю, ты с нетерпением ждешь, когда мы назовем тебе имя счастливца, который станет твоим мужем, — сказал отец.
— Да, сэр, мне бы очень хотелось это узнать.
Отец засунул руку в карман дублета, вытащил какой-то небольшой изящный овальный предмет в яркой золотой оправе и протянул мне его:
— Смотри!
Это был миниатюрный портрет молодого человека в светло-коричневой одежде: каштановые кудри, веселые глаза; лицо приятное, открытое. Золотые латинские цифры на голубом фоне сообщали, что моему жениху идет шестнадцатый год.
Я невинна в том, что касается плотских искушений, но лет мне уже достаточно, чтобы зардеться, с интересом рассматривая красивого юношу. И когда я увидела портрет будущего супруга, что-то шевельнулось во мне и душу мою вдруг переполнило счастье. Мне с раннего детства внушали, что мой долг — любить мужа, которого мне выберут, но влюбиться в такого привлекательного молодого человека я могла и без всяких мыслей о долге.