– Если эту картину написал ваш друг и она продается, я
бы хотел поговорить с ним о цене, – сказал человек с яхты, поворачиваясь к
Томасу Хадсону: – Вы ведь Томас Хадсон?
– Вот именно.
– Ваша картина продается?
– К сожалению, нет, – сказал Томас Хадсон.
– Но бармен говорит…
– Он псих, – сказал Томас Хадсон. – Славный
малый, но псих.
– Мистер Бобби, можно мне ещё стопочку? – очень
вежливо попросил Эндрю.
– Пожалуйста, крошка, – сказал Бобби и налил ему
из бутылки. – Знаешь, что надо бы сделать? Надо бы нарисовать на этикетке
твою здоровенькую, прелестную рожицу и налепить ее на бутылки с джином вместо
этих идиотских пучков ягод. Хадсон, нарисовали бы вы этикетку для джина с
прелестной мордочкой Энди.
– И тогда пустим в продажу новую марку, – сказал
Роджер. – Есть джин «Старый Том», а у нас будет «Весельчак Энди».
– Финансирую предприятие, – сказал Бобби. –
Джин можно гнать прямо здесь, на острове. Негритята будут разливать его по
бутылкам и наклеивать этикетки. Продавать можно шепотом и в розницу.
– Возврат к художественным ремеслам, – сказал
Роджер. – Как во времена Вильяма Морриса.
– А из чего мы будем его гнать, мистер Бобби? –
спросил Эндрю.
– Из рыбы, – сказал Бобби. – А также из
креветок.
Люди с яхты уже не смотрели ни на Роджера, ни на Томаса
Хадсона, ни на мальчиков. Все их внимание устремилось теперь на Бобби, и вид у
них был обеспокоенный.
– Так как же насчет полотна? – сказал все тот же
человек.
– Какое полотно вы имеете в виду, уважаемый? – спросил
его Бобби, опрокинув наскоро еще стакан виски.
– Вон то, большое, где три смерча и человек в лодке.
– Где? – спросил Бобби.
– Вон там, – сказал человек с яхты.
– Прошу прощения, сэр, но с вас, по-моему, хватит. Вы
находитесь в приличном заведении. Здесь у нас не бывает ни смерчей, ни
человеков в лодках.
– Я говорю вон о той картине.
– Не раздражайте меня, сэр. Никаких картин там нет.
Будь здесь произведение живописи, оно висело бы над стойкой, там, где ему и
полагается, и нарисована была бы на нем голая женщина в роскошной позе, вся как
есть.
– Я говорю вон о той картине.
– Какой картине, где?
– Вон там.
– Я с удовольствием угощу вас сельтерской, сэр. Для
протрезвления. И кликну вам рикшу, – сказал Бобби.
– Рикшу?
– Да. Если желаете знать правду. Вы сами рикша. Выпили,
и хватит с вас.
– Мистер Бобби, – очень вежливо спросил
Энди. – А с меня тоже хватит?
– Нет, дружок. Конечно, нет. Наливай себе сам.
– Спасибо, мистер Бобби, – сказал Энди. – Это
уже четвертая.
– Да хоть бы и сотая, – сказал Бобби. – Ты же
моя гордость.
– Пошли-ка отсюда, Хэл, – сказал тому, кто хотел
купить картину, его приятель.
– Да мне хочется купить эту картину, – сказал
первый. – Если цена будет подходящая.
– А мне хочется уйти отсюда, – стоял на своем
второй. – Потеха потехой, но смотреть, как дети хлещут ром, – это,
пожалуй, уж слишком.
– Неужели вы даете этому маленькому мальчику
джин? – спросила Бобби недурненькая блондинка, та что сидела в конце
стойки ближе к двери. Она была высокого роста, с очень светлыми волосами и
симпатичными веснушками. Веснушки у нее были не как у рыжих, а как у блондинок,
у которых кожа не обгорает, а покрывается ровным загаром.
– Да, мэм.
– По-моему, это мерзость, – сказала
девушка. – Это отвратительно, это мерзко и преступно.
Роджер старался не смотреть на нее, а Томас Хадсон сидел,
опустив глаза.
– А что ему, по-вашему, пить, мэм? – спросил
Бобби.
– Ничего. Ему вообще пить незачем.
– Это, пожалуй, несправедливо, – сказал Бобби.
– Ах, несправедливо? Значит, отравлять ребенка
алкоголем – это справедливо?
– Слышишь, папа? – сказал Том-младший. – Я же
говорил, что Энди не следует пить.
– Из трех братьев он один пьет, мэм, поскольку вот этот
малый пить бросил, – попытался убедить ее Бобби. – Значит, по-вашему,
справедливо лишать единственного из трех столь невинного удовольствия?
– Справедливо? – сказала девушка. – Да вы
чудовище. И вы чудовище, – сказала она Роджеру. – И вы тоже, –
сказала она Томасу Хадсону. – Все вы мне омерзительны. Видеть вас не могу.
В глазах у нее стояли слезы, она повернулась спиной к
мальчикам и к мистеру Бобби и сказала своим спутникам:
– Хоть бы вы вмешались.
– По-моему, это все в шутку, – сказал один из
мужчин. – Вроде того грубияна официанта, которого нанимают, чтобы он
дерзил гостям. Или как блатной язык.
– Нет, не в шутку. Этот мерзкий тип наливает ему джина.
Это же отвратительно, это же трагедия.
– Мистер Бобби, – спросил Томас Хадсон, – а
мне больше пяти не положено?
– Сегодня нет, – сказал Бобби. – Я не желаю,
чтобы вы расстраивали даму своим поведением.
– Да уведите вы меня отсюда, – сказала
девушка. – Не хочу я на это смотреть. – Она заплакала, и двое ее
спутников вышли из бара вместе с ней, а Томасу Хадсону, Роджеру и мальчикам
стало не по себе.
К ним подошла вторая девушка – та, что была по-настоящему
прелестна. Очень красивое загорелое лицо, волосы рыжеватые. Она была в брюках,
и Томас Хадсон сразу заметил, что сложение у нее замечательное, а шелковистые
волосы колыхались в такт шагам. Ему показалось, что он уже где-то видел эту
девушку.
– Ведь это не джин? – спросила она Роджера.
– Нет. Конечно, нет.
– Пойду успокою ее, – сказала девушка. – Она
уж очень расстроилась.
И пошла к двери и, выходя, улыбнулась им. Она была просто
прелесть.
– Ну вот и все, папа, – сказал Энди. – Можно
нам кока-колы?