Доверительность момента нарушил треск пулеметных очередей. Малоун повернулся к двери. Стрельба опять раздавалась из-за монастыря.
— Это вас не беспокоит? — спросил он.
— Меня больше беспокоит, когда наступают слишком долгие паузы, — ответила Сиена. — Я жила на Манхэттене и привыкла к тому, что автомобили шумят за окном даже ночью. А когда изредка наступало затишье, мне начинало казаться, что что-то не так.
— Ну, этот солярий — точно не Манхэттен.
6
Малоун принес стул, стоявший до этого в углу, и поставил его на свет. Стул был деревянный, с прорезями в спинке.
— Похоже, на этом сидеть вам будет не очень удобно. Пожалуй, нужно принести диванную подушку из…
— За меня не переживайте, — сказала Сиена, но, когда она опустилась на стул, стало видно, что ей и впрямь неудобно. — Что я должна делать?
— Делать? Ровным счетом ничего. Просто сидите.
— Но как сидеть? Голову склонить влево или вправо? Глаза поднять или опустить?
— Ведите себя естественно. — Малоун взял большой альбом для эскизов и коробку с угольными карандашами. — Я сейчас буду делать лишь предварительные наброски.
— Не возражаете, если я встану?
— Не возражаю, если только вы не будете отворачивать от меня лицо.
Карандаш стал летать по листу бумаги.
Сиена, казалось, почувствовала себя еще более неловко.
— Фотографы ненавидели, когда я стояла неподвижно. Мне постоянно приходилось двигаться, иногда под рок-музыку. Когда пленка в одной камере заканчивалась, фотограф отдавал ее ассистенту и тут же хватал другую, чтобы не пропустить удачный ракурс. На меня часто направляли вентилятор, чтобы, когда я двигаюсь, мои волосы развевались. В других случаях просили, чтобы я растрепала волосы руками.
Карандаш Малоуна остановился.
— В чем дело? — спросила Сиена.
— А мне нужно, чтобы вы оставались неподвижной. Не как статуя, конечно, но танцевать ни к чему. Мне нужно добиться максимального портретного сходства.
— Но хотя бы разговаривать мне можно? Фотографы, кстати, ненавидели, когда я разговаривала.
— Пожалуйста. Говорить можно сколько угодно.
Малоун сделал еще несколько штрихов, а затем вырвал лист из альбома и положил его на стол.
— Что, этот рисунок не получился? Я слишком много двигалась?
— Нет, все в полном порядке. — Малоун принялся рисовать на чистом листе. — Это всего лишь набросок. Прежде чем приступить к настоящей работе, я сделаю сотни таких.
— Сотни?
— Да, чтобы почувствовать ваше лицо.
— Фотографы, с которыми я работала, иногда делали сотни снимков за сеанс.
— Ну, нам с вами потребуется времени побольше.
Сиена удивленно вскинула брови. Выражение ее лица получилось прекрасным.
— Отлично! — обрадовался Малоун.
7
— Мадам, вы будете обедать?
Малоун повернул голову и увидел в дверях прислугу — женщину в фартуке.
— Так рано? — растерянно спросил он.
— Уже почти два часа, месье.
Растерянность Малоуна сменилась изумлением, когда он взглянул на стол и увидел там целый ворох листов с эскизами.
— Господи, — обратился он к Сиене, — вы, наверное, измучены!
Женщина уже сидела на стуле.
— Да, устала немного, — призналась она, — но вы были настолько погружены в работу, что я не посмела вас отвлечь. Кроме того, мне и самой было интересно.
Следом за этим она поблагодарила служанку, и та удалилась.
— Интересно? — Малоун двинулся следом за Сиеной на террасу. — Интересно смотреть, как я рисую?
— Нет, разговаривать с вами.
Малоун попытался вспомнить, о чем они говорили, но не сумел. Все это время он был слишком занят, во-первых, рисованием, а во-вторых, тем, что время от времени поглядывал в сторону вертолетной площадки и монастыря.
— Я уже давно ни с кем не говорила так долго. — Сиена села за стол и сказала слуге: — Мне только салат и чай со льдом.
Малоун заказал то же самое.
— Охотно верю, ведь ваш муж так занят.
Сиена не ответила, но что-то в ее глазах сказало ему, что даже когда они с Белласаром были вместе, они не разговаривали.
— Вы никогда не видели своего отца?
Вопрос застал Малоуна врасплох. Ему понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, о чем они не договорили, находясь в солярии.
— Если не хотите, можете не отвечать, — извиняющимся тоном проговорила Сиена. — Вопрос действительно очень личный.
— Да нет, все в порядке. Я не прочь рассказать вам об этом. Дело в том, что моя мать была пьяницей. — Малоун пытался говорить будничным тоном, но у него не получалось. Голос предательски дрожал. — У нее один за другим менялись мужчины, и каждого я должен был называть папой. Правда, я никогда этого не делал.
— Когда мы были в конюшне, вы, по-моему, упомянули, что у вас был дедушка?
— Да, отец матери. Когда мать не таскала меня из штата в штат следом за своим очередным любовником, он брал меня к себе на ферму. Очень много времени мне приходилось проводить одному. Вот тогда я и начал рисовать.
— Верно говорят, нет худа без добра.
Казалось, Сиена хотела убедить в правильности этой сентенции саму себя.
— Прекрасно! — проговорил Белласар, выходя из солярия и приближаясь к ним. — Значит, вы все-таки начали.
Сиена сразу же напряглась.
— Вы видели наброски? — спросил Малоун.
— Они весьма многообещающи, — ответил Белласар, — и каждый из них мог бы стать основой для великолепного портрета.
— Вряд ли это случится. Мне предстоит еще долгий путь.
— Но бывает, что первые впечатления — самые верные. Если долго думать, можно перемудрить.
— Вы правы.
— Я рад, что вы разделяете мое мнение. Необязательно превращать любую задачу в подвиг и надолго затягивать ее выполнение. Моя супруга — необыкновенно красивая женщина, а вам нужно лишь запечатлеть ее красоту на холсте.
— Но она красива не только внешне. Ее красота имеет сотню проявлений, — ответил Малоун. — Но, поскольку я не буду писать сто портретов, мне нужно найти способ передать их все в одном, наилучшим образом отразить ее природу.
Сиена опустила глаза и стала смотреть на свои руки.
— Прости нас, дорогая, — сказал Белласар.
— За что?
— За то, что мы обсуждаем тебя так, словно тебя тут нет. Позирование тебя не утомило?